После пожара

– Грядет праздник, – продолжает отец Джон. – Грядут великая радость и ликование, ибо Господь любит Своих преданных слуг, мужей и жен, что следуют Истинным путем. Он донес до меня, что пришел срок Его смиренному вестнику взять новую жену, дабы род Священного Легиона Его продолжился. Он открыл мне имя, и ни я, ни кто-либо из смертных не усомнится в воле Всевышнего.

Толпу облетает тихий гул. Агава, Белла и остальные жены Пророка молитвенно складывают руки за его спиной, кивают и дежурно улыбаются. Я окидываю взглядом собравшихся: мои Сестры переглядываются, гадая, которая из них переедет в Большой дом.

– Обещанные мне прежде более мне не обещаны, – продолжает отец Джон, и у меня останавливается сердце. – Вы верные Сестры Легиона Господня, и мой отказ не есть ни оскорбление, ни наказание. Время, однако, на исходе, и Господь в мудрости Своей просветлил меня иначе, а Он не ошибается.

Я неотрывно гляжу на Пророка. Первое чувство, которое меня охватывает – как бы абсурдно и нелепо это ни звучало, – отрицание, жгучее и горькое. Я всегда страшилась все более близкого дня, когда мне действительно придется стать женой Пророка, но сейчас, внезапно освободившись от этого обязательства, я ощущаю в сердце что-то странно напоминающее печаль. Почему он отверг меня? Я недостаточно красива? Недостаточно хороша, чтобы родить ему таких детей, как он хочет? Но прежде, чем я успеваю осмыслить панические вопросы, которые со скоростью пулемета выдает мозг и которые вызывают у меня отвращение к себе самой, на меня обрушивается реальность. Я больше не должна выходить за него. Да, да, все закончилось. И в ту же секунду мое мимолетное негодование исчезает, будто сметенное гигантской волной всепоглощающего облегчения. Мне плевать, почему отец Джон передумал, хотя я нисколько не сомневаюсь, что решение изменил он, а не Бог, и плевать, что теперь подумают обо мне люди. В голове бьется одна-единственная мысль: я свободна.

– Господь сделал выбор, – продолжает отец Джон. – Он ясно изложил Свою волю и не потерпит возражений. Объявляю вам, что Господь пожелал соединить священными узами брака Своего смиренного вестника и Хани!

Моя радость улетучивается так быстро и бесследно, как будто ее и не было. Душа уходит в пятки. Все оборачиваются на Хани. Она стоит рядом с матерью метрах в трех от меня, неподвижная, как статуя. Астрид сияет, глаза распахнуты от изумления и восторга, словно только что сбылись все ее мечты. А вот Хани не улыбается. Побледнев едва ли не до прозрачности, она ошеломленно смотрит на отца Джона.

О нет. Только не Хани. Кто угодно, только не она.

– Дело не терпит отлагательства, – заявляет отец Джон. – Владыка Небесный дал понять, что событие имеет чрезвычайную важность и волю Его надлежит исполнить немедля. Свадьба состоится сегодня вечером. Господь благ.

Несколько мгновений все молчат. Над толпой повисает тишина – все словно бы пытаются осознать происходящее, приспособиться к очередному сдвигу земли под ногами. И на долю секунды я замечаю на лице Пророка то же выражение, что промелькнуло на нем после отказа Нейта стать Центурионом. Тот же страх.

А потом Джейкоб Рейнольдс во всю глотку вопит: «Господь благ!» – и это выражение исчезает. Все следуют примеру Джейкоба, а потом радостно кричат и хлопают, толпятся вокруг Хани и говорят, как ей повезло и как велик Господь в мудрости и милости Своей. Отец Джон благостно улыбается с крыльца, его жены аплодируют вместе с остальными Легионерами. Но я не обращаю на все это внимания, потому что вижу только Хани, принимающую поздравления от Братьев и Сестер, только ее расширившиеся от ужаса глаза. Ей всего четырнадцать; отец Джон еще никогда не брал в жены таких молоденьких девушек. Никогда.

– Хани, – обращается к ней Пророк, и толпа мгновенно замолкает. – Встанешь ли ты со мной рядом?

Во мне вскипает гнев. Кажется, будто он действительно задает вопрос, хотя на самом деле это не больше чем простая формальность. От этой иллюзии права на выбор, свободы воли, которую в Легионе будто бы имеет кто-то, кроме него, меня подирает мороз по коже.

Толпа выжидающе глядит на Хани, а та продолжает смотреть на своего новоиспеченного жениха пустым, невидящим взором. До сих пор она стояла не шелохнувшись, а теперь вдруг ее личико сморщивается, челюсть падает, и из уст моей храброй младшей Сестренки, всегда, с самого детства такой спокойной и выдержанной, вырывается громкий, душераздирающий всхлип.

– Не-ет! – рыдает она. – Нет, я не хочу! Не заставляйте меня!

По двору разносится шелест изумленных вздохов. Астрид падает на колени перед дочкой и что-то говорит ей быстрым, возбужденным шепотом, в то время как большинство Легионеров укоризненно качают головами и бормочут о ереси. До меня долетают обрывки фраз Астрид: «это невероятная честь», «такова воля Божья», – и меня охватывает нестерпимое желание схватить эту женщину за волосы и бить головой об асфальт, пока она не заткнется.

– Мне все равно! – кричит Хани между приступами рыданий. – Не надо! Пожалуйста!