После праздника

Не против? Двухкомнатную квартиру как делить, на равные части? Ну не совсем… У молодых, конечно, сбережений нету. Так вот, к скопленной матерью, лежащей на сберкнижке сумме надо добавить кое-что — и получится…

Тоня так прямо не высказалась, родители сами догадались — не сложно. И Тоня вышла, прикрыв за собой дверь. А в ванной уже наревелась вдосталь: грубо, стыдно, а еще тяжелее оттого, что родители не возражали, сникли. Тоня досуха вытерла глаза. К слову, в тот период она уже  н е  пела.

Рогов запретил. И даже не то, что запретил — высмеял. В лицах — откуда только способность такая взялась? — изобразил, к а к  Тоня поет, глаза закатывает — тяжело — стр-ра-астно! — дышит — вот так, вот так! — давился от смеха.

Она оцепенела. Не представляла прежде, как это выглядит, оказывается, со стороны. Ее пение, песни… В голову не приходило. Ей просто хотелось, потребность такая в ней жила — петь, впитывать чужую печаль, грусть, добавляя, вплавляя грусть собственную. Пела с детства, на гитаре подбирала аккомпанемент, могла и без сопровождения, природный слух вел к безошибочным интонациям. И слушали — слушали же! Так неужели смеялись, притворялись, одобряли, да с издевкой?

Как вспышкой озарило: только Рогов, единственный, мог прийти ей на помощь, раскрыть обман, положить ему конец. Нет, теперь она, Тоня, не даст над собой издеваться. Забыть, перечеркнуть навсегда ту ложь, заблуждения ее, что, когда она поет, это и другим в радость.

А что-то померкло. Не из-за концертов, «гастролей», репетиций прекратившихся ощутила Тоня потерю: как женщине замужней, ей уже и не просто бывало отрываться из дому по вечерам. Пропажа произошла изнутри: она потускнела, поскучнела и сама это чувствовала. Ее песни прежде всего нужны были ей самой.

Насчет способностей своих, внешних данных, а также качеств деловых, перспектив на работе Тоня нисколько не обольщалась. Когда ее хвалили, поощряли, успехи прочили, она смущалась и не верила: какая из нее заведующая, смешно, право, даже кандидатской не защитила. К тому же, если найдется мужчина-претендент, его обязательно предпочтут женщине. Тоня и явным доказательствам женской эмансипации не очень доверяла и не воодушевлялась даже самыми красноречивыми примерами, в глубине души полагая, что профессиональное честолюбие, как и иные свойства, похвальные, способствующие развитию, в женщине все же лишь тогда пробуждаются, когда она претерпевает неудачу в самом главном — дома, в семье.

Но хотя это ее самое удивляло, Тоня нравилась. Одноклассникам в школе, сокурсникам в институте, сотрудникам по НИИ. И с ней как-то особо обходительно держались ответственные, руководящие товарищи, что даже не в речах сказывалось, а во взглядах, ласково-приглушенных. Сама Тоня никаких оснований для подобного к ней отношения не находила. Она была, как все, и тише, незаметней многих. Самая что ни на есть обыкновенная, обыкновенней не бывает — с такой убежденностью жила, разговаривала, окружающее воспринимала… — как бы это выразиться? — благодарно. «Здравствуйте!» — говорила или отвечала, расцветая невольно так красившей ее улыбкой.

У нее были безукоризненно ровные, белые зубы, но передние чуть крупней и с щелочкой посредине. «Ты, когда улыбаешься, похожа на крольчиху», — обронил как-то Рогов. У Тони губы прилипли к деснам. Так ведь точно, точно? Только зачем? Она ведь знает, что некрасива, но неужели еще и уродлива?

Они с Роговым  х о р о ш о  жили, не ссорились. Родители, очистив сберкнижку, квартиру прежнюю разменяли, и Рогову с Тоней досталась прекрасная жилплощадь, рядом с метро, и балкон, и кухня в десять метров. Тоня вот-вот должна была родить. Рогов хотя и с присущей ему сдержанностью, но проявлял супружеское внимание.

Он был предельно самолюбив, никто даже не представлял насколько. Он не позволил Тониным родителям счесть себя благодетелями, упиться своим благородством. Теща было разлетелась, явилась в их новый дом в воскресное утро с пирогами, окутанными вощеной бумагой — Рогов визит этот свел к нулю, а на будущее предупредил: без предварительных звонков, без приглашения — увольте. Мы с вашей дочерью люди самостоятельные, у нас свой дом, своя семья и свои, знаете ли, привычки, правила.

Выражение в тот момент тещиного лица Рогов хранил как почетную свою награду. Да на что она рассчитывала, спрашивается? На заискивания, лебезения? Напрасно. То, что Рогов, женившись, ничего не имел, только доказывало, он думал, его правоту, справедливость его решений. Мещанству, собственническим веяниям он не даст себя закабалить. Ну дали на квартиру, денег на обустройство — и баста. Теперь — полная независимость.