Действительно, в недолгое правление Пупиена с Бальбином готы вторглись в провинцию Нижняя Мёзия и разграбили город Истр. Одновременно с готами племя карпов переправилось через Дунай чуть западнее, наместнику провинции Мёзия пришлось спешно заключать с готами мир в обмен на ежегодную дань, во избежание непонимания со стороны широкой римской общественности названной «субсидией». Позднее ему удалось набрать дополнительные войска и прогнать карпов.
Непосредственной угрозы существованию Римского государства эти нападения не несли. Варварские атаки Теодор Моммзен сравнивает с набегами индейцев в Северной Америке, и в этом он, пожалуй, прав: отсутствие у варваров большой постоянной армии с обязательными службами снабжения и вооружения, а главное, отсутствие любых политических целей, не могло нанести империи существенного военного или экономического ущерба.
Ситуация изменилась, когда к ударам извне, несильным, нескоординированным и плохо организованным, добавился масштабный внутренний кризис и гражданские войны, истощающие и без того ослабленное государство. Но империя по-прежнему была гораздо сильнее всех своих северных и восточных противников вместе взятых и успешно сопротивлялась агрессорам.
Римские стратеги были правы, видя наибольшую опасность внутри страны, а не за ее пределами. Единая империя представляла собой несокрушимую силу, равной которой не было на свете, а военная мощь Рима, разодранного смутами, представляла для неприятеля собой один большой неразрешимый вопрос. За пределами Римской империи хватало желающих задать этот вопрос и выслушать ответ.
Особенно на востоке, где находился грозный противник, Персидская империя.
Рим издавна соперничал с Персией из-за царства Армения. Парфия, а затем Персия — давний враг, цивилизованное развитое государство, старинный и уважаемый противник. Римляне не считали парфян варварами и признавали их равными себе. Парфянские, а затем персидские войны были, можно сказать, почтенной традицией Рима, которая отсчитывалась с 53 года до н. э.
Все изменилось, когда в 226 году царь Ардашир сверг слабую парфянскую династию Аршакидов и основал династию Сасанидов. Сасанидская Персия сформировала централизованную политическую структуру, выполнила ряд крупных ирригационных проектов (используя труд римских пленников) в Междуречье. Улучшение обработки земли привело к бурному — на 50 процентов! — росту населения и, конечно, налоговых поступлений, которые позволили усилить армию.
Шахиншах (царь царей) Шапур, сын Ардашира, начал претендовать не только на Иран и Ирак, но и на Египет, земли Плодородного полумесяца и запад Анатолийского полуострова. Римская гегемония на Востоке рушилась[20]
! В 239 году персы взяли город Дура-Европос. В 240 году пала Хатра, в 241 году Шапур захватил Карры, Нисибис и, возможно, Антиохию. Ситуация на восточных границах вынудила Римскую империю перебросить сюда практически все военные резервы — именно поэтому наместнику Мёзии пришлось идти на унизительный мир с готами.Восточная граница стала восточным фронтом.
Весной 243 года римское войско выступило в поход. Римляне переправились через Евфрат, отбили Карры и Нисибис, нанеся персам жестокое поражение. Префект претория уже был готов идти на Ктесифон, но то ли умер от внезапной болезни, то ли по установившейся традиции был убит.
Следующим префектом претория, то есть командующим римской армией, стал Марк Юлий Филипп, сын арабского шейха родом из римской провинции Аравия. Его называли Филипп Араб, и он гордился этим прозвищем.
Армия продолжила движение вдоль Евфрата, в начале 244 года встретилась с персидским войском близ г. Массис (ныне г. Фаллуджа) и потерпела поражение. Начались неурядицы со снабжением. Филипп Араб, новый префект претория, по словам биографа Юлия Капитолина, умышленно задержал корабли с провиантом и принялся настраивать оголодавших солдат против императора Гордиана III: мол, тот слишком молод и не может править без отеческого пригляда... ну, например, того же Филиппа!
Так Филипп I Араб (правил в 244-249 гг.) стал соправителем Гордиана III, а спустя несколько месяцев юный император уже просил Филиппа оставить ему жизнь. Араб, после раздумий о переменчивости солдатских симпатий, все же решил убрать знатного соперника. Приказ был исполнен, но, как замечает римский историк, умертвив Гордиана, Филипп не осмелился ни удалить его изображения, ни сбросить статуи, ни стереть его имя. С неримской хитростью Филипп Араб всегда называл Гордиана божественным и чтил его даже перед участниками убийства.