После смерча

Милиционер втолкнул его за дверь, обитую жестью, и с грохотом захлопнул ее. В комнатенке лежал здоровенный дядя со скрещенными на груди руками и широко открытым ртом. Он спал.

Вдруг Роман встрепенулся: он услышал за дверью голос директора техникума. Роман подошел к двери, прислушался. Данила Гаврилович говорил повышенным тоном, и Роман понял, что разговор идет о нем. Заскрежетал засов, и дверь отворилась.

— Зимин, выходите! — сказал незнакомый старший лейтенант. — Извини, товарищ. Сорокин детально не разобрался, потому и вышла ошибка.

— Да он и не желал разбираться. Вы бы прочитали, что он обо мне написал.

— Где? Здесь ничего нет, — посмотрел на стол старший лейтенант.

— Он из меня врага хотел сделать. Мне же прислали взрывчатку из-за линии фронта, когда я партизанил. Я могу принести вещмешок.

— Не надо, я знаю, мне все рассказал ваш директор. Но все-таки сами стены не взрывайте.

— Немного просчитался, вот стекла и полетели.

— Мы уже стекла вставили, — улыбнулся Данила Гаврилович. — Пошли.

По дороге Роман сказал директору, что пойдет в военкомат, на фронт попросится.

— С чего это вдруг?

— На фронте всегда знаешь, что перед тобой враг. А тут вроде бы и свой, а за решетку ни за что ни про что засадить норовит.

— Ты уже свое отвоевал. Я назначаю тебя бригадиром. Сейчас по заготовке кирпича, а потом на строительстве техникума. В ближайшие дни получишь еще карточку, одну отоваришь, а по другой будешь ходить в столовую. А на милицию не обижайся, справедливость, как видишь, восторжествовала. Жизнь прожить — не мешок сшить. На своем пути встретишься еще с разными людьми. Строить новое общество не так просто. Главное, чтобы у тебя была ясная цель и чистая совесть, тогда все преодолеешь. Нам нужен флот, кадры.

— Понимаете, Данила Гаврилович, с этим лейтенантом, который меня посадил, еще могут быть неприятности. Ему нравится та же девушка, что и мне.

Директор посмотрел на Романа и улыбнулся.

— Так вы что, на дуэли драться будете из-за нее? Ты у меня орел! Твои все девчата будут.

— Мне не нужны все, меня интересует она одна.

— А кто эта девушка?

— Студентка пединститута.

— Значит, взрослый уже человек. Думаю, что она сама разберется, кто из вас ей больше по душе. А если полюбит дурака, не жалей ее.

— Видите ли, он сильнее меня не физически, конечно, а в том смысле, что может упрятать за решетку.

— Смешно ты рассуждаешь. Он сильнее тех, кто нарушает наши законы, а в остальном, как сказал Маяковский: «Моя милиция меня бережет».

— А если моя девушка узнает, что он меня посадил, как же я буду выглядеть в ее глазах?..

— Если она тебя по-настоящему любит, то и недругу твоему воздаст по заслугам.

— Спасибо, Данила Гаврилович, поучили меня уму-разуму!..

VI

Чтобы снять напряжение, в котором пробыл почти весь день, Роман решил хоть немного поспать. После сна у человека совсем другое настроение, и все неприятности, даже если они все еще висят над тобой, постепенно отходят на второй план.

Войдя в свою комнату, Роман не без удивления увидел происшедшие здесь перемены. Он понял, что Федор уже выбрался отсюда, и на месте его железной, скрипучей стояла красиво застланная, с высоким матрацем, увенчанная большой пуховой подушкой, никелированная кровать. Стол был покрыт белой скатертью с бахромой. На нем, вместо кривого осколка, перед которым они брились, стояло круглое зеркало. На тумбочке ровной стопочкой лежали книжки, на окне появился вазон-слезка, пол чисто вымыт. Даже кровать Романа была застлана заново. По всему было видно, что без женских рук здесь не обошлось. Роман снял шинель, сел за стол и, глядя в зеркало, подумал: кого еще сюда могли поселить?

А может, Сима Наумовна и Наум Моисеевич внесли сюда из своей комнаты кровать сына? Ведь они хозяева всего этого дома. Они же не возражали райисполкому, когда тот принял решение подселить к ним бывших партизан. Их единственный сын погиб на фронте. Извещение они получили, когда жили еще в Горьком.