После смерча

Ночью в некоторых местах города фашистские самолеты снова смешали землю со снегом, перемололи кирпич разрушенных домов. Попала бомба и в лагерь немецких военнопленных, который размещался рядом со зданием речного техникума. С одной стороны здания техникума все стекла из окон были выбиты, пришлось забивать их где кусками жести, а где вставлять новые стекла. Роман только приставил лестницу к стене, как вдруг увидел, что с крыши соседнего с техникумом дома прыгнул на тополь, росший за проволочной оградой, немец и быстро полез вверх, к самой вершине.

— Данила Гаврилович, смотрите, смотрите! — крикнул Роман директору техникума.

Данила Гаврилович в звании капитана первого ранга воевал на Черноморском флоте и после тяжелого ранения был комиссован. Теперь в техникуме он преподавал английский язык, хорошо знал и немецкий. Он крикнул пленному:

— Ты куда полез, убьют!

Пленный, услышав родную речь, удивленно посмотрел вниз и неестественно громко расхохотался.

— О, мне показалось, что это кричит мой отец. Мне будет хорошо, мне уже все равно.

Немец сидел в развилине ветвей и, словно пойманный и прикованный к дереву коршун, беспомощно вертел головой.

— Слезай, твой отец ждет твоего возвращения домой, — снова обратился к пленному Данила Гаврилович.

— Хватит! Хватит! Нас всех ждут дома, а скольких сегодня разорвала бомба. Гитлер, слышишь, нету от тебя спасения! Зачем ты нам дал эту бляху: «С нами бог». — Немец вытащил из кармана ремень и начал им вертеть над головой. — Гитлер! Ты слышишь?! Ты слышишь нас?! Мы не воюем, и ты хочешь нас убить. Бог, спаси нас, если ты с нами. Мы верили в фюрера и в тебя. Теперь остался только ты, возьми меня к себе…

Немец утих, повертел головой, посмотрел в утреннее небо и начал закручивать ремень вокруг ветки, сделал петлю, просунул голову и бросился вниз. Громко звякнула о битый кирпич пряжка ремня, за нею, цепляясь за сучья, грохнулся на землю фашистский солдат. Рухнул на кучу кирпича по ту сторону колючей проволоки. Все произошло в считанные мгновения, но кто-то успел сообщить часовому, сидевшему в будке у ворот. Полуживого немца унесли за проволоку.

— Данила Гаврилович, — обратился Роман к директору, — фриц, видно, свихнулся?

— Похоже, разнесло их своей же бомбой, вот и не выдержали нервишки. Моральные слепцы, поверившие в геббельсовскую пропаганду! А теперь вся вера насмарку — и тупик. Помню, в сорок первом взяли мы в плен солдата, так он чуть ли не на коленях умолял, чтобы его расстреляли, потому что он, видите ли, изменил своему фюреру. В бою перетрусил, наши матросы и взяли его живьем. И вот теперь то же самое, только с обращением к господу богу.

— А мне жаль его. Когда вы крикнули, ему показалось, что это отец зовет его, от смерти спасает. В партизанах говорили, что я был хорошим воином, награждали, но врага, который поднимал вверх руки, я не убивал. Иногда, правда, оторопь брала, когда оставался с пленным один на один, но боязнь эта никогда не толкала на крайний шаг — убить его.

Директор погладил свою клинообразную бородку, взглянул на Романа, улыбнулся:

— Я припоминаю твои высказывания при поступлении в техникум. Тогда ты говорил, что считаешь себя неучем, проскитавшимся три года по лесам и болотам. Нет, сынок, для тебя это был своеобразный институт. Ты уже тогда всерьез задумывался о предназначении человека на земле. Не зря, видно, тебя хвалили. Не сомневаюсь, что был ты настоящим бойцом и, как теперь убедился, человеком доброй души. Вот только молод еще и не знаешь, что стоит родителям вырастить сына, а потом вдруг потерять его. Но ты это понял доброй душой своей. Мой сын тоже погиб в бою, мне его орден Отечественной войны прислали.

— Неужели немцы на фронте не понимают, что их песенка спета? — спросил Роман.

— Когда они рвались на восток, то все на своем пути разрушали, а мы вслед за фронтом восстанавливаем, строим. Гитлеровское командование знает об этом и всячески старается скрыть эти факты от своих солдат.

— А какие же выводы делают немцы из того, что мы строим?

— Строить, созидать могут только победители, потому что советские люди уверены — наши города и села отвоеваны нами навсегда. Бери, Зимин, свою взрывчатку, ребята уже заканчивают латать окно, и пойдем к коробке, которую нам выделил исполком для заготовки кирпича.

— Вот это дело, а то, признаться, надоело один только немецкие взрывы слышать, — рассмеялся Роман и побежал в подвал.

Вскоре он вернулся оттуда с вещевым мешком, где лежал припасенный им тол. На занятия Роман ходил в солдатской форме и теперь напоминал солдата, готового к выполнению боевого приказа.

К стене, предназначенной для взрыва, Данила Гаврилович и Роман пришли первыми. А за ними привел свою роту Федор, командиром которой его назначили одновременно с назначением Романа комсоргом техникума и командиром батальона.

— Мешает нам немного вот этот дом, — показал Роман на многоэтажное жилое здание.

— Что, боишься, как бы и его не задело? Сколько же у тебя тола? — усмехнулся Федор.

Директор сказал, что не знает подрывного дела и потому ничего посоветовать не может.