После «Структуры научных революций»

А что можно сказать о третьем законе Ньютона – о равенстве действия и противодействия? Снид, а вслед за ним и Штегмюллер относят его к расширенному ядру, видимо, потому, что физики конца XIX столетия считали его несовместимым с электродинамическими теориями, рассматривавшими взаимодействие между заряженными частицами и полями. Однако эта причина, если я правильно ее понял, как раз иллюстрирует то, что я назвал «привкусом порочного круга».

Необходимость устранения третьего закона была одним из множества конфликтов, обнаруженных в конце XIX века между механикой и электромагнитной теорией. Тем не менее некоторые физики продолжали считать третий закон, как и второй, существенным элементом классической механики.

Нельзя сказать, что они ошибались просто потому, что релятивистская и квантовая механика еще не заняла место классической механики. Если мы так скажем и будем настаивать, что ядро классической механики должно включать в себя только элементы, которые входили во все теории, называемые ньютоновской механикой на протяжении всего периода ее существования, то приравнивание изменения ядра к изменению теории становится тривиальностью. Аналитик, который, подобно некоторым физикам, чувствует, что специальная теория относительности была высшим достижением классической механики, а не ее преодолением, может обосновать свое мнение, включив в ядро элементы, общие для обеих теорий.

Я считаю: чтобы эффективно использовать формализм Снида для выделения и анализа случаев, когда теория изменяется вследствие замены, а не простого роста, нужно найти другие технические средства, позволяющие отличать элементы ядра от элементов расширений. Кажется, здесь нет принципиальных препятствий, тем более что обсуждение формализма Снида уже внесло важный вклад в достижение этой цели. Как мне представляется, необходима ясная и общая формулировка, в рамках формализма, некоторых широко распространенных интуитивных идей, две из которых были рассмотрены выше. Почему второй закон Ньютона является необходимым элементом механики, а закон гравитации таковым не является? На чем основывается наше убеждение в том, что релятивистская механика концептуально отличается от ньютоновской механики, а относительно механики лагранжиана и гамильтониана этого сказать нельзя [165] ?

В письме, содержащем ответ на более раннее указание этих трудностей, Штегмюллер высказал дополнительные идеи по поводу их преодоления. Быть может, полагает он, ядро нужно сделать настолько богатым, чтобы получить возможность оценивать теоретические функции. Второй закон Ньютона, продолжает он, необходим для этого, а третий закон и закон гравитации – нет.

Это именно то, что нужно, ибо идея Штегмюллера ведет к выполнению минимальных условий адекватности и полноты ядра. Кроме того, даже в таком предварительном виде она никоим образом не тривиальна, ибо ее систематическая разработка может заставить перенести третий закон Ньютона из расширения классической механики в ее ядро.

Не будучи специалистом в этих вопросах, я не вижу способа отличить инерционную массу от гравитационной (следовательно, отличить массу от веса или силы), не обращаясь к третьему закону.

Что же касается различий между классической и релятивистской механикой, замечания, содержащиеся в письме Штегмюллера, приводят меня к следующему предварительному выводу. Возможно, для этих двух теорий можно найти формально тождественные ядра, однако их тождество было бы кажущимся. Они должны были бы пользоваться разными теориями пространства – времени для спецификации своих нетеоретических функций. Идеи подобного рода должны выдвигаться, однако сама легкость их выдвижения уже внушает подозрение относительно их успешности.

Редукция и революции

Предположим теперь, что уже разработаны адекватные технические средства для отличения ядра от его расширений. Что тогда можно будет сказать об отношении между изменениями ядра и научными революциями? Ответ на этот вопрос будет зависеть в конечном счете от применения редукционного отношения Снида к парам теорий, в которых один заменяется другим в качестве признанного базиса научных исследований. Насколько мне известно, никто еще не применял новый формализм к подобным парам [166] , однако Снид предполагает, что такое применение можно попытаться осуществить. Возможно, пишет он, «новая теория должна быть такой, чтобы старая теория редуцировалась к ней (была ее частным случаем)» (с. 305).

В своей книге, гораздо яснее, чем в сообщении на данном симпозиуме, Штегмюллер четко присоединяется к этой традиционной идее и использует ее для устранения того, что он называет Rationalitatslucken (разрывами рациональности) в моей концепции. Как и многие другие, он обнаруживает разрывы рациональности в моих замечаниях о несоизмеримости двух теорий, разделенных революцией, в моем подчеркивании проблемы коммуникации, с которой сталкиваются сторонники таких теорий, и в моем утверждении о том, что эти проблемы делают невозможным какое-либо полное систематическое сравнение этих теорий [167] .