После третьего звонка

— Девушка непьющая, негулящая, зато курящая, — отозвалась она. — Нельзя же быть совсем без достоинств.

И эта туда же!

— Ах да, совсем забыл! — сказал Виктор. — Ну и память у меня стала! Но все-таки странно, что ты не научилась пить, проведя в нашей компании свои лучшие годы! Венька уйдет, а ты останься!

Тата кивнула. Спешить ей особо было некуда: дома никто не ждал, в холодильнике, как всегда, пусто, работать в такую жару не хватало сил. Они долго молча курили, пытаясь понять, о чем договаривается Туманов с не рыжей Наташей.

— Кто она? — спросила Тата.

— Без понятия! — отмахнулся Виктор. — Не все ли равно? Шлялась какая-то сюда непрерывно, потом вдруг исчезла… И слава Богу! Вроде бы студентка… Ну да, кажется, иностранный язык изучала. То ли испанский, то ли немецкий. А может, оба сразу…

Тата усмехнулась.

— А грудь ты ей сам вымерял?

— Подарок ко дню рождения доставал: бюстгальтер от Кардена! — завопил Виктор. — Ну что ты пристала, в самом деле, зараза, тебе делать нечего? Пойди лучше глянь, чем этот урод там втихую занимается? Телефон, что ли, трахает?

Тата подошла на цыпочках к двери, ловко бесшумно ее приоткрыла и долго стояла, наблюдая. Потом осторожно закрыла дверь и вернулась на свою табуреточку.

— Лежит с Наташей, — лаконично доложила Татка.

— Что? — возмутился Виктор. — Как это лежит?! Он уже там разлегся? Пусть немедленно встает и убирается! Я хочу остаться с тобой вдвоем!

Тата меланхолично курила. Она не принимала слов Крашенинникова всерьез, потому что ее саму никогда всерьез не принимали. Тата давно рассталась с надеждами и иллюзиями, давно точно оценила и правильно себя поняла, примирившись с собой и своим положением с такими же легкостью и спокойствием, с какими делала все остальное. Чтобы жизнь не стала ей в тягость, Тата много лет назад научилась ничего не ждать, ничего не хотеть и ни о чем романтическом не думать. Это была ясная, бесхитростная и прямая натура. Работящая, как лошадь, и на удивление милая в своем безобразии.

— Интересны лишь два полюса женской внешности, — объяснил как-то Алексею Виктор. — Совершенная гармония, то есть настоящая безупречная красавица, и полнейшая дисгармоничность или, попросту говоря, страхолюдина. Татка, например. Но что характерно, Алексис, заметь, оба полюса — оба! — редко вызывают половое влечение. Венера идеальна, но желания не возникает. Почти ни у кого. Проверено!

Виктор налил по новой.

— Понимаешь, как любопытно? Безукоризненно уродство или безобразна красота? У женщины должны быть недостатки, свойственные ей одной, ей одной присущие неправильные, но очаровательные черты — только тогда ты осатанеешь от восторга и одуреешь от страсти! Пресловутая изюминка — это всего-навсего какой-то небольшой изъян. Впрочем, некрасивых тоже в чистом виде не существует. Красота и некрасота вообще не имеют никакого смысла. Фуфло! Мы сами выдумываем себе комплексы по поводу внешности. Особенно бабы. Одна страдает от длинного носа, другая — от маленьких глаз, третья рыдает, глядя на свои толстые ноги. Природа никогда не ошибается — никогда, Алексис, заметь! И если нос длинноват, значит, именно в этом варианте такой и должен быть, любой другой смотрелся бы хуже: курносый, утиный, картошкой. Только так и не иначе!

Согласно изложенной теории Крашенинникова, Бог создал Татку как и следовало создать. В единственно возможном, правильном и подходящем варианте. Почему же все-таки она всем всегда казалась на редкость некрасивой?

Виктор внимательно рассматривал Тату. Сколько лет знакомы — а вот на тебе, до сих пор не нашел времени хорошо разглядеть! Да, не Мона Лиза… Впрочем, прелестница Леонардо — тоже жуткая уродина! И улыбка сомнительная, чересчур откровенная. Смотришь и ждешь, что сейчас предложит: "Давай, Витек, с тобой трахнемся!" Только на своем языке. И Витька Крашенинников перевести не сможет, но все прекрасно поймет. Уж что-что, но язык жестов, улыбок и прикосновений ему хорошо известен с давних пор.

Но Татка Крохина… Атас… "Ужастики" Хичкока.

Виктор неуверенно еще раз оглядел ее. Глазу даже не за что зацепиться. Нет, похоже, он напрасно спорил с Алексеем: придется ставить бутылку. Ничего с Таткой у него не получится, и выяснить ее физиологический статус экспериментальным путем не удастся. Совсем как с Венерой: не хочется — и все! Два полюса, а реакция одинаковая — нулевая.

В это мгновение дверь распахнулась и возник красный и распаренный от волнения Туманов.

— Быстро же ты успел рассказать ей о своей несчастной жизни! — порадовался Виктор. — Я думал, ты едва добрался до семилетнего возраста.

— Я ухожу! — торжественно провозгласил Туманов. — Она меня ждет!

— Да что ты говоришь?! — воскликнул Виктор. — Номер удался? А я всегда считал, что у тебя омерзительный голос, особенно по телефону!

Туманов, не отвечая, быстро собирал свою сумку.

— Вениамин! — строго сказала Тата. — Купи цветы!

— Ты права, старуха! — весело кивнул Туманов. — "Миллион алых роз…"

И исчез.

— Позвони, миллионер! — крикнул ему вслед Виктор. — Поделись впечатлениями! Цветы запоздалые…