После вечного боя

Пока я не взошел на пьедестал
И на том свете дважды не пропал,
Любезный Петр, позволь поднять бокал
Во здравье мертвых, а верней, незримых,
Издалека от нас неотделимых.
Ты маску снял с меня: ты споришь с чертом,
Что производит маски в царстве мертвом.
Ты лепишь лица, значит, споришь с богом,
Искусным занимаешься подлогом.
И встарь лепили, но в конце концов
Лепили настоящих мертвецов.
Искусство было, да во время оно,
А нынче где он, бог Пигмалиона?
Во всех мирах мы живы, но о том
Забыли, как о веке золотом.
Когда ослабла в человеке память,
Он начал мертвым памятники ставить.
Но этим никого не воскресил,
А только плод соблазна надкусил.
В беспамятстве гордыни начал славить
Себя: живым стал памятники ставить.
Или живые наяву мертвы?
Вот до чего уже дошло, увы.
Не возводи ты памятники мертвым,
Тем более живым. И духом гордым
Не отягчай мне душу на том свете,
За этот грех я буду там в ответе.
Я памятник себе воздвиг из бездны,
Как звездный дух. Вот так-то, друг любезный.
Когда меня ты помнить станешь слабо,
Вон на кургане каменная баба!
Она была моей. Согласно мифу,
Она со мною изменила скифу.
И спит с тех пор. Так разбуди ее,
Назвав ей имя храброе мое.
Она проснется в новой тишине
И многое расскажет обо мне.
А спросит вдруг, куда я подевался,
Скажи, что частью на тот свет подался,
Поскольку этот тесен оказался.
Известно, русский человек широк.
Ну вот и всё, а прочее меж строк.

ОКНО

Тень Петра по живому шагает.
— Это что за народ! — говорит.—
Из окна, как лягушка, сигает…
Али наша держава горит?

А прохожий ему отвечает:

— Государь, он в Европу сигает.

— А держава? —

                         Прохожий плюется:
— А держава сгорела давно.—
Слышит: стук молотка раздается —
Это Петр забивает окно.

ГИТАРА

Аполлон гитару
взял у Смердякова:
— Что Константинополь?
Наш или не наш?
— Извини-подвинься.
Ничего такого
не слыхать в Одессе.
Выпил — и шабаш.

Аполлон заметил:

— В выпивке ли дело? —
Заломил гитару
и семь струн рванул,
словно с бубенцами
тройка полетела
на Константинополь
или на Стамбул.

Тройка с бубенцами,

где твои печали?
Туз, семерка, дама —
каждому свое.
Все двенадцать стульев
много лет трещали:
у Одессы-мамы
бёдра, ё-моё!

Вырвал из гитары

душу бог искусства,
поглядел и плюнул
в здешнее темно.
Смердяков балдеет
от большого чувства.
Чей Константинополь —
это все равно.

СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ ЗВЕЗДЕ