После вечного боя

Все дороги рождают печали…
В чистом поле на груде камней
Он сидит — и вселенские дали
Вкруг него, словно царство теней.

Он встречает прохожего бранью.

А сидит он в чем мать родила,
Потому что когда-то желанья
Обобрали его догола.

Ничего он теперь не желает:

Ни письма, ни ума, ни любви.
Размахнется и камень швыряет —
Отгоняет желанья свои.

Осажденный, как грешник, тенями,

Ранним утром на солнце глядит
И его отгоняет камнями.
— Отойди от меня! — говорит.

«Занесли на бога серп и молот…»

Занесли на бога серп и молот,
Повернули реки не в ту степь.
В тесной клетке под названьем «город»
Посадили дурака на цепь.

И на сон грядущих упований

Он поет, не замечая стен:
— Почивай, проснешься в океане,
В океане места хватит всем.

«Не дом — машина для жилья…»

Не дом — машина для жилья.
Уходиь мать сыра земля
Сырцом на все четыре стороны.
Поля покрыл железный хлам,
И заросла дорога в храм,
Ржа разъедает сердце родины.

Сплошь городская старина

Влачит чужие имена.
Искусства нет — одни новации.
Обезголосел быт отцов.
Молчите, Тряпкин и Рубцов,
Поэты русской резервации.

«Обезумело слово «вперед»…»

Обезумело слово «вперед»,
Обернулось оно человеком,
Что повел за собою народ,
Словно черт в помешательстве неком,

По волнам, головам напрямик,

Распевая ударные песни!..
И в такой он толкнулся тупик,
Что глаза на затылок полезли.

И тогда он увидел народ,

И глаза у народа открылись
Оттого, что у слова «вперед»
На затылке глаза очутились.

В ДЕРЕВНЕ

Жизнь и смерть поменяли местами,
Песня та же, погудка нова,
Заколочено небо досками,
На две трети деревня мертва.
Словно вакуум высосал дебри,
Триста верст от Москвы — глухомань.
Русский гений не снится деревне,
Городская мерещится дрянь.
Диковатые серые лица
В огородах мелькают порой.
Пыль как будто сама шевелится,
Мглится бездна под каждой пятой.
Зной, тоска. Комариная взвесь.
Прадед Прохор лежит где-то здесь.
Я спросил. Старики показали
На бугор. «Третий с краю», — сказали.
На погосте бурьян-сухостой
Против неба торчит бородой.
Я за бороду взялся руками,
И она полетела клоками.
Слышу голос загробный: «Постой!
Дай хоть мне отмытарить мытарства.
Ты не Петр, костолом старины,
Что за бороду целое царство
Мог таскать до Китайской стены…» —
«Прадед Прохор, ты, значит, живой?!
Расскажи, знать хочу непременно
Нашу кость до седьмого колена!»
Он молчит, лубонос с бородой,
Вновь уснул и не скоро проснется.
Я напился воды из колодца
И покинул великий покой
На хвосте заходящего солнца.
А привез я домой рой слепней
И три пары рязанских лаптей.

НЕНУЖНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ