После войны. История Европы с 1945 года

Джадт Тони После войны. История Европы с 1945 года

Введение

Каждая эпоха — это сфинкс, который прыгает в пропасть после того, как его загадка разгадана.

Генрих Гейне

Обстоятельства (на которые некоторые совершенно не обращают внимания!) на самом деле придают каждому политическому принципу его особую окраску и различия.

Эдмунд Берк

События, мой дорогой, события.

Гарольд Макмиллан

Впервые я решил написать эту книгу, когда делал пересадку на Вестбанхофе, главной конечной станции венской железной дороги. То был декабрь 1989 года, благоприятное время. Я только что вернулся из Праги, где драматурги и историки Гражданского форума Вацлава Гавела сносили коммунистическое полицейское государство и выбрасывали сорок лет «реализованного социализма» на свалку истории. За несколько недель до того была неожиданно разрушена Берлинская стена. И в Венгрии, и в Польше все занимались непростым вопросом о том, что же делать после коммунизма: старый, еще несколько месяцев назад всемогущий режим уходил в небытие. Коммунистическая партия Литвы провозгласила свою независимость от Советского Союза. В такси, по дороге к вокзалу, австрийское радио передавало первые репортажи о восстании против клановой диктатуры Николае Чаушеску в Румынии. Политическое землетрясение крушило застывшую топографию послевоенной Европы.

Эпоха завершилась. Родилась новая Европа: это было ясно всем. Но по мере того как старый режим отходил в прошлое, многие из укоренившихся взглядов подлежали переоценке. То, что некогда считали постоянным и даже неизбежным, стало казаться вполне временным. Противостояние во время «холодной войны», разрыв между Востоком и Западом, соревнования между «коммунизмом» и «капитализмом», отдельные и не связанные между собой истории благополучной Западной Европы и сателлитов Советского Союза на Востоке — все эти различия больше невозможно было толковать как результат идеологической необходимости или железной политической логики. Они были случайными последствиями истории — и история пыталась от них избавиться.

Будущее Европы представало в совершенно ином свете — собственно, как и ее прошлое. Во временной ретроспективе период с 1945 по 1989-й теперь казался не рассветом новой эпохи, а скорее промежуточным этапом: послевоенные годы, вынесенные за скобки; незавершенные дела конфликта, который закончился в 1945 году, но оставил по себе послесловие, длившееся пол столетия. Привычная и упорядоченная история того, что случилось в прошлом, навсегда изменилась. В тот морозный декабрь мне казалось очевидным, что историю послевоенной Европы надо переписать.

Время было благоприятное, и место тоже. Вена 1989 года была палимпсестом сложного, пересекающегося прошлого Европы. В первые годы двадцатого века Вена и была Европой: плодородным, острым, обманчивым центром культуры и цивилизации на пороге апокалипсиса. В промежутках между войнами Вена, превратившаяся из славной имперской метрополии в обнищавшую, съежившуюся столицу крошечного захудалого государства, неуклонно сползала с благодатного пути, превратившись в провинциальный форпост нацистской империи, которой большинство ее граждан с энтузиазмом присягали на верность.

После разгрома Германии Австрия попала в западный лагерь и получила статус «первой жертвы» Гитлера. Этот вдвойне незаслуженное счастливое стечение обстоятельств позволило Вене обелить свое прошлое. Австрийская столица — «западный» город, окруженный советской «восточной» Европой — приобрела новую идентичность как форпост и образец свободного мира. Для своих бывших подданных, оказавшихся в ловушке в Чехословакии, Польше, Венгрии, Румынии и Югославии, Вена означала «центральную Европу»: воображаемое сообщество космополитической цивилизованности, которое европейцы каким-то образом затеряли в течение столетия. В предсмертные годы коммунизма городу суждено было стать чем-то вроде станции пересадки, обновленным местом встреч и отъездов для восточных европейцев, бегущих на Запад, и западников, строящих мосты на Восток.