Последнее «долго и счастливо»

Потому что этот мужчина снился ей так же часто, как снилась Тедросу его мать.

Перед ней стоял тот самый дьявол, который являлся ей во сне внутри кольца Рафала.

Дьявол, который загораживал дорогу к короне королевы Камелота.

И теперь у этого дьявола появилось имя.

Ланселот.

24. С кем ты?

Вот уже минут двадцать, наверное, Тедрос смотрел на кружку сидра с корицей, которую держал в руке, но так до сих пор и не сделал из нее ни глотка.

Наблюдая за ним, Агата так погрузилась в размышления о том, какие мысли сейчас одолевают Тедроса, что и о своей кружке забыла. Не притронулась к сидру и устроившаяся рядом с Агатой Софи – она все еще ужасно нервничала оттого, что напротив сидит герой ее ночных кошмаров. А Ланселот ничуть не волновался, спокойно расставлял на столе тарелки и столовое серебро.

– Думаю, все вы ужасно проголодались, – рокотал он низким баритоном. – А ваш темноволосый приятель первым делом попросил налить ему ванну. Забавный парень. Сказал, что не переживет, если от него будет плохо пахнуть за столом. Кстати, опять забыл, как его зовут. Хомер? Ходор?

Никто из сидящих за столом рыцарю не ответил.

– А, вспомнил. Хоббин, ага, – сказал Ланселот.

Агата видела, что рубашка Тедроса пропотела, что у него на щеках играют желваки, а вены на руках так вздулись, что вот-вот лопнут.

– Хорт. Его зовут Хорт, – сказала Гвиневра, появляясь из кухни с огромным подносом, на котором стояло блюдо с жареной индейкой и миска с салатом. Агата отметила, что у Гвиневры такой же, как у Тедроса, маленький, чуть вздернутый нос, те же широкие брови и блестящие голубые глаза. И потеет она так же сильно, как и ее сын. А вот волосы другие – каштановые, курчавые, непослушные, они торчали во все стороны, и лицо Гвиневры на их фоне казалось одиноким яйцом, лежащим в просторном растрепанном гнезде.

– Сегодня вторник, а мы с Ланей по понедельникам готовим сразу на всю неделю, так что ешьте, не стесняйтесь, на всех хватит, – сказала Гвиневра. – До понедельника уж во всяком случае… Впрочем, вы и после понедельника можете здесь оставаться, конечно же… Просто мы с Ланей отвыкли от гостей, да и вообще от людей. Иногда мы с ним за целый день двух слов друг другу не скажем, однако это нас нисколько не смущает, – она присела к столу, ожидая, что, может быть, кто-нибудь подхватит разговор. Никто его не подхватил, и Гвиневре пришлось самой его продолжить: – Надеюсь, и индейка, и салат вполне съедобны. Тедрос всегда любил мою индейку, с самого детства. Бывало, как учует ее запах, так в ту же секунду летит стрелой на кухню. Даже с занятий с Мерлином мог сбежать.

Тедрос сидел, не глядя на мать.

– Ну, приступим, пожалуй? – безнадежным тоном предложила Гвиневра. – У вас за плечами долгий путь, все устали, проголодались, так что ешьте, не стесняйтесь. Не хватит – сообразим еще что-нибудь.

Никто не взял в руки вилку, никто не наполнил себе тарелку.

Никто не произнес ни слова, пока не заговорил Мерлин.

– Ну хорошо, все здесь у вас более-менее устроилось – пока, во всяком случае, а мне пора, – громко объявил он, поднимаясь из-за стола и опираясь на свой дорожный посох.

Все с тоской посмотрели на него – наверное, именно такими взглядами провожали пассажиры «Титаника» последнюю спущенную на воду спасательную шлюпку.

– А куда ты отправишься? – спросил Тедрос.

– О вашей безопасности я позаботился, теперь пора и о других подумать, включая ваших школьных друзей-приятелей, – ответил Мерлин. – Я не сомневаюсь, что как только Директор узнает от Сториана о том, что вы находитесь под защитой Леди Озера, он удвоит, удесятерит свои усилия. – Старый маг посмотрел на Гвиневру и добавил пару фраз, последняя из которых была какой-то загадочной: – Прости, что не могу остаться к ужину, дорогая. Хотя в рощу заскочить успею, поклонюсь.

Гвиневра кивнула. Она явно поняла, что хотел сказать Мерлин.

– До скорого, мальчики-девочки! – бодро попрощался волшебник, потом задержал свой взгляд на кольце на пальце Софи и уже совсем другим тоном добавил: – Хочу надеяться, что новой крови на нашей совести не будет.

Агата заметила, как напряглась при этих словах Софи, а Мерлин тем временем шевельнул рукой, и в нее волшебным образом, сам собой прилетел со стола здоровенный ломоть индейки. Затем – тоже сама собой – перед старым магом открылась дверь домика, выпустила его и закрылась за его спиной.

А в столовой после ухода Мерлина вновь повисла тягостная тишина.

Агата пыталась заставить себя забыть и об уходе Мерлина, и о кольце Софи, и о страданиях Тедроса, для того чтобы отвлечься пересчитывая бревна, из которых были сложены стены домика, разглядывая горящие в камине поленья, самодельные кожаные диваны и вязанные из овечьей шерсти коврики на полу. Все это, как и многое другое здесь, было сделано своими руками, сделано людьми, которые любят друг друга и собираются прожить в этом домике до скончания века…

– Тебе ножку или грудку, Тедрос? – раздался голос Гвиневры.

Агата повернула голову. Гвиневра держала в руке тарелку сына и робко ему улыбалась.

Но ее вопрос так и повис в воздухе.

Тедрос наконец взглянул на мать.