Последнее «долго и счастливо»

Теперь зрители переключили свое внимание с трех ведьм на Софи, подошедшую к Директору и вставшую рядом с ним в своей зловещей короне.

– … поэтому я передаю их судьбу в руки моей Королевы, которая не только хорошо знает обвиняемых, но даже жила когда-то с ними в одной комнате, – сказал Рафал, оборачиваясь к Софи. – Итак, что ты скажешь, любовь моя? Каким будет твой приговор? Пожалеть и отпустить их или навечно заковать в лед?

Ведьмы уставились на Софи, безмолвно умоляя ее проявить милосердие. Все три, даже Эстер, которой всегда легче было выбить себе глаз, чем показать слабость.

«Мы с вами долго были вместе, много разного пережили», – думала Софи, вспоминая развеселые деньки в их комнате номер 66. Ведь она считала этих ведьм почти своими подругами.

Вот именно, что почти.

Потому что эти, с позволения сказать, «подруги» всегда были уверены, что Софи ждет одиночество… Они приняли сторону Агаты и ее принца, а значит, выступили против Софи… «Подруги», которые следили за ней, но которых никогда не оказывалось рядом, когда они позарез были ей нужны…

И теперь они ждут, что она бросится грудью на амбразуру, чтобы защитить их?!

Если взглянуть на все с позиций доброй сказки, ведьмы кругом оказывались правы, но Софи-то знала, какая ерунда получалась из всех ее попыток быть доброй. Хватит с нее такого Добра.

– Отправить их навечно в Ледяную Тюрьму, – сказала она.

– Нет! – крикнула Дот.

– Боюсь, что мне остается лишь попрощаться с вами, – усмехнулся Рафал и поднял палец, чтобы перерезать нависший над Ледяной Тюрьмой канат…

– Всегда терпеть не мог прощаний, расставаний, платочков беленьких маханий, – прозвучал голос откуда-то сверху.

Рафал вскинул голову.

С колосников ему улыбался Мерлин, держащий краснокожего карлика за горло.

– Мама! – хрипел Бизл.

Рафал взмахнул пальцем, но Мерлин опередил его и первым нанес магический удар. Вниз по канату скатился огненный шар, сбросил Рафала и Софи со сцены, а карлик Бизл и вовсе улетел куда-то в задние ряды зрительного зала. Лежа на полу, Софи открыла глаза и увидела встающего на ноги Рафала, грузно топающих по направлению к сцене зомби, дымящийся канат…

А Мерлина уже и след простыл, он исчез вместе с тремя юными ведьмочками.

Директор заревел от гнева и повел своих оживших злодеев прочь из театра организовывать погоню.

Софи вяло поднялась на ноги, собираясь отправиться вслед за всеми, но внезапно нащупала какой-то предмет, лежащий в подоле ее платья. Раньше этого предмета там, разумеется, не было и быть не могло.

Звездочка. На черном, как ночь, атласе платья лежала и ярко светилась маленькая пятиконечная звездочка. Напоминание старого волшебника о Добре, от которого отреклась Софи.

Время приближалось к полудню. Агата – с грязными волосами, в застиранной коричневой рубахе, которую она позаимствовала у Ланселота, – стояла, прислонившись к стволу дуба, и смотрела на серебряную, украшенную алмазами диадему, блестевшую в деревянной шкатулке, которую держала в руках Гвиневра.

– Это Ланей вам ее сделал? Прелестная вещица, по-моему, хотя, если честно, я совершенно не разбираюсь ни в драгоценностях, ни в нарядах, – с трудом ворочая языком, сказала Агата. Прошлую ночь она почти до утра прогуляла с Тедросом, а потом едва успела прилечь, как ее разбудила Гвиневра и потащила из дома, сказав, что хочет что-то ей показать. Если бы Агата заранее знала, что речь пойдет о каких-то драгоценных финтифлюшках, она никуда бы не пошла, лучше бы еще вздремнула часок-другой. – Красивая, только… слегка формальная, что ли. То есть, я хочу сказать, что такую диадему можно только на бал надеть или на свадьбу, ведь не будешь же в ней по лугам разгуливать…

Агата не договорила, потому что вдруг подумала – а откуда, собственно, мог Ланселот добыть серебро и пригоршню алмазов? Он что, в перерыве между уборкой в хлеву и дойкой коров успевает покопаться в алмазных шахтах и серебряных рудниках?

Агата начала просыпаться и внимательнее рассмотрела диадему, ее усыпанные алмазами серебряные завитки. Диадема выглядела не новой, даже старинной, пожалуй. И тут у Агаты пересохло в горле. Она вспомнила, что уже видела вот эту самую диадему, и вспомнила где именно…

На поверхности залитого лунным светом пруда, вот где!

На нарисованной рыбками желания мозаике.

И там, на той картине, эта диадема сверкала у нее в волосах.

Агата медленно подняла глаза и взглянула на Гвиневру, которая выглядела по-королевски величественной, несмотря на свое обветренное лицо и грубое домотканое платье.

– Это… Это ваша…

– Думаю, теперь она твоя, – сказала Гвиневра. – Формальная, непрактичная, но твоя.

– Моя? О, нет-нет-нет, вовсе не моя, – хрипло возразила Агата, прижимаясь спиной к дереву.