Последнее купе

Огонь в печурке разгорелся. Леонид Федорович поставил на железную крышку две миски с водой – в мисках закипает быстрее.

– А если снова какие-нибудь подонки попадутся? – спросил он.

Лена отрицательно покачала головой.

– Ведь не бывает так, чтобы два раза подряд.

– Ты думаешь?

– Уверена.

Леонид Федорович присел перед раскрытой створкой «буржуйки». Огонь отсвечивал на его худом, заросшем щетиной лице.

– В моей компании была одна очень экзотическая штатная единица: псих-менеджер, – он улыбнулся. – Оклад сто тридцать долларов. Я взял на это место одного шустрого парня, он закончил ускоренные курсы психологов при Доме железнодорожников, сертификат мне показывал – такой красивый, розовый с черным. В начале девяностых все это было очень модно: биолокация, психи, барабашки всякие. Мой псих-менеджер большую часть рабочего дня сидел в баре, пил пиво и, по его собственным словам, создавал благоприятную ауру для бизнеса. Единственная умная фраза прозвучала из его уст, когда у компании только-только начались проблемы с налоговой инспекцией. Он сказал: «Беда никогда не приходит одна». И сразу уволился, – Леонид Федорович отвернулся от огня и посмотрел на Лену. – Парень поступил очень мудро.

– Беда приходит и уходит, – сказала Лена. – Не надо вгонять меня в панику.

Леонид Федорович снял с огня миски, перелил кипящую воду в поллитровую кружку, бросил туда траву и накрыл тарелкой.

– Паниковать по-настоящему ты начнешь, когда окажешься одна, беспомощная, в незнакомом месте. Кстати, после ушиба головы нередки внезапные обмороки – слышала об этом? Сложишься на трассе, посреди дороги, мало не покажется.

– Мне нечего здесь делать, – твердо сказала Лена. – Я хочу уйти.

– Почему?

Лене по большому счету ни разу за эти дни не пришлось пожалеть, что она оказалась именно здесь, в этой сторожке. Рядом с этим чудаковатым Леонидом Федоровичем. Питерский интеллигент довольно профессионально вправил ей вывих, готовил лечебные ванночки для поврежденной ноги. Каждое утро и каждый вечер после семи он отправлялся на «работу» – и с пустыми руками, как правило, не возвращался. Картошка и хлеб имелись в достатке. Позавчера Леонид Федорович нанес визит на тароремонтное предприятие, принес оттуда целый ворох чистой ветоши для повязок. Тряпки он прокипятил и развесил на крыльце.

– Нет, я в самом деле благодарна вам за все, – сказала Лена. – Но мне неспокойно. Я чувствую, что должна что-то делать.

Леонид Федорович кивнул. Хмыкнул.

– «Что-то делать». Это опасная мания, Леночка. Коварный недуг. Нечто подобное я испытал осенью девяносто второго года, когда компанию оштрафовали за неуплату налогов, а наша дорогая «крыша» вдобавок ко всему потребовала накинуть 50 процентов сверх причитающейся ей платы.

– У вас была большая фирма?

– Это неважно. Важно, что я почувствовал тогда: вот не могу больше сидеть и смотреть, как все рушится. Не могу, и все тут. Надо что-то делать. И я пошел к мерзавцу Палькову, который специализировался на разных финансовых фокусах, и попросился войти к нему в долю.

– И что? – спросила Лена.

– Что-что… Все. Я стал брать деньги в рост, под большие проценты, а потом тасовал эти деньги с мерзавцем Пальковым, и деньги уплывали куда-то дальше, а спустя какое-то время возвращались, обросшие новыми деньгами – опять через Палькова. Через два месяца дела мои пошли на поправку. Через полгода я сказочно разбогател. Мои сотрудники получали по семьсот долларов в месяц – а тогда можно было купить приличную квартиру всего за тысячу. В офис валом валили мои друзья, они приводили своих друзей, родственников, даже любовниц. Люди мешками тащили свои доллары, фунты и марки, потому что это было очень выгодно, потому что они верили мне. Многие из них могли жить на одни проценты, этого хватало вот так. Мой однокурсник из Петрозаводска Саша Огузков, мы с ним неплохо дружили когда-то, вложил в предприятие двадцать пять тысяч «зеленых», все, что было у его близкой и дальней родни, включая драгоценности и машины. И вот однажды я позвонил Палькову, чтобы он привез назавтра к двенадцати часам некую сумму, которую следовало выплатить кредиторам. Мерзавец Пальков сказал, что приедет. И – исчез. Вместе со всеми деньгами исчез. Пирамида рухнула. А на мне таким образом повисли тысячи и тысячи чужих денег…

– Но вы же не были виноваты, – сказала Лена.

– Был. Как это не был? – Леонид Федорович достал из кармана коробок с «Зитой и Гитой», скрутил папироску, закурил. – Деньги-то тащили ко мне, и брал их не кто-нибудь… Я брал. И мы с Пальковым были в доле. На мое счастье, в то время в российской юридической практике еще не существовало прецедентов такого рода. Зато сейчас – существуют.

– И что вы сделали?

– Что я мог сделать? Продать офис, квартиру, мебель, библиотеку. Вот что я мог сделать. Сдать бутылки и макулатуру. Все. Но этого мало. Я не рассчитался даже с десятой долей долгов. А люди звонили и звонили. В конце концов даже друзья стали засылать ко мне разных «вышибателей».

Леонид Федорович встал, заглянул в кружку, где заваривался травяной чай. В сторожке сладко и свежо запахло малинником.