Последнее лето

«Осведомительное Бюро уполномочено в связи с появившимися в печати неверными сведениями заявить, что во время приема императором Вильгельмом II военного министра генерала армии Сухомлинова предметом беседы служили исключительно специальные военные вопросы, вопросов же политического свойства совершенно не затрагивалось».

...

«Военное ведомство закончило выработку новой программы воздушного судостроительства. Решено заказать 326 аэропланов обыкновенного типа и десять типа «Илья Муромец». В частности, малых аэропланов будет заказано около ста системы Сикорского, остальные системы Фармана, Дюннердюссена, Морана, Буазена и по два аэроплана новых систем – германской Румплера, английской Софич и русской поручика Кованько. Кроме того, заказано два управляемых аэростата во Франции и один в России. Новую программу воздушного судостроительства предполагается закончить оснащением к предстоящей осени».

...

«Париж. На Эйфелевой башне произведены впервые опыты беспроволочного телефонирования между Парижем и Брюсселем. Явственно слышались пение и аккомпанемент».

Санкт-Петербургское телеграфное агентство

* * *

Григорий Охтин внимание на эту девушку обратил сразу, как увидел. Она изо всех сил старалась держаться независимо, бодрилась, но глаза у нее были такие испуганные, словно все зло мира ополчилось против нее. Впрочем, редко кто из женщин входил в здание управления полиции с улыбкой. Вообще-то это не слишком огорчало Охтина (какая ему разница, каковы там настроения у обывателя, лишь бы свое дело делалось), но вот сейчас огорчило.

«Красивая какая, – подумал он, исподтишка поглядывая на нежное румяное лицо, вишневые, нервно вздрагивающие губы, встревоженные черные глаза в опушке густых ресниц. – Волосы прямо смоляные! Откуда такая южная красота в наших краях?»

Дежурный унтер-офицер, видимо, тоже не остался равнодушен к явлению красавицы – привстал за своим столом:

– Чем могу служить, барышня? Ищете кого-нибудь?

Она аж пошатнулась при звуках его густого голоса, настолько привыкшего окликать бродяг, хулиганов, босяков, воров, убийц или политических смутьянов, что даже при самом искреннем желании он не мог звучать мягко, а более походил на рык. Пошатнулась, сгорбилась, шарахнулась было к двери, но тотчас оправилась. Прижала к груди муфточку, выпрямилась.

– Мне нужен господин Смольников, – пролепетала она. – Он здесь начальник сыскного отделения. Как его повидать?

Дежурный ухмыльнулся:

– Да знаю я, в какой должности его благородие состоит. У вас дело к нему, что ли? Доложите… – Он осекся, поправился: – Извольте изложить ваше дело, а уж я его благородию чрез его помощника представлю доклад об вас. Коли он нужным сочтет, то примет.

– Нет-нет, – девушка так резко замотала головой, что хорошенькая маленькая шапочка, чудом, казалось, державшаяся на черных гладких волосах, едва не свалилась.

«Вот удивительно, – подумал Охтин. – Как это барышни ухитряются этакие маленькие шапочки на голове удерживать? Ну, дамы понятно: они прикалывают шляпки к прическам особенными шпильками. А тут вроде никуда ничего не приколото, косы по плечам… Неужто шапочка на резинке держится?»

И он принялся изо всех вглядываться в барышнину смоляную головку, но никаких признаков ни резинки, ни тесемки, ни какой иной завязки не заметил. Может быть, остроты взгляда не хватало? Разве подойти?

– Нет-нет, – продолжала качать головой барышня. – У меня дело чрезвычайной важности. К тому же секретное. Конфиденциальное! А что, разве господина Смольникова нет?

Показалось Охтину или в голосе ее промелькнула надежда? Как-то странно… Почудилось, наверное.