Последнее обещание

– Приемным отцом, но другого я никогда не знала. Он воспитал меня.

– Но ты была… ребенком. Сколько тебе было?

Женщина прищурилась и потерла переносицу.

– Лет восемь, думаю.

– И ты не рассказала об этом матери?

Она сбросила его руку.

– Вы говорите так, будто я сама во всем виновата. Он заставлял меня думать так же.

– Нет же… прости. Твоей вины здесь ни грамма. Ты была всего лишь малышкой, о которой он должен был заботиться. Кто положил этому конец? Твоя мама?

– Я не смогла ей рассказать. Боялась. Он говорил, что она мне не поверит, а он продолжит издеваться над Поппи. Я знала, что он на это способен. И даже если мама и поверит, то вызовет полицию, его посадят, и нам будет не на что жить. Тогда меня отправят в детский дом. И… все это будет… моя вина.

– Нет-нет-нет, Вайолет, не думай так.

– Нет, нет, нет. Никогда даже не думай так, – он взял ее за плечи. – Ты была ребенком… Ты была… Как это по-английски… жертва. И вся вина лежит на нем.

Но Вайолет продолжила свой рассказ, будто и не слышала его слов.

– Его визиты стали такими регулярными, что, если он по какой-то причине не приходил, я начинала нервничать, не сердится ли он на меня. И если да, что ждет меня дальше? Вдруг он придумает что-нибудь еще хуже? – Она закрыла лицо руками, не в силах выносить недоверие, застывшее в глазах брата Исидора. – Со временем я будто бы привыкла к этому, перестала что-либо чувствовать, стала воспринимать почти как норму. Но я знала, что где-то есть другой мир. И что никто не может помочь мне, кроме меня самой.

Женщина подошла к двери и отдернула занавеску на окошке.

– Однажды я решила, что с меня хватит, и убежала из дома, – она подняла подбородок и сделала глубокий вдох. – Мне тогда было четырнадцать.

– И куда ты пойдешь… то есть пошла? Куда ты пошла, Вайолет?

– Как это, куда? – нахмурилась женщина. – Сюда, конечно. Я сбежала в Испанию.

Брат Исидор осторожно достал из ящика серебряный кулон.

– Ты говорила, что не помнишь его, но я абсолютно уверен, что он принадлежит тебе. Я нашел его в том же самом месте, где обнаружил тебя. Ты же знаешь, как уединенно мы здесь живем. Шанс, что его обронил кто-нибудь другой… он… просто… Извини, не могу подобрать английское слово.

Она взяла в руки украшение и пробежалась пальцами по гравировке.

– С тридцатилетием! Люблю. Тара. Четвертое июня тысяча девятьсот семьдесят восьмого, – она подняла глаза на брата Исидора. – Вы правда верите, что это мое? Что мне тридцать?

Он кивнул.

– Да, верю, Вайолет Скай. Так что нам предстоит выяснить, где ты провела последние шестнадцать лет.

– Нет, – она покачала головой, зажав кулон в кулаке, – я не вернусь назад. Ни за что на свете.

46

2018

Дилан встал и неуверенно подошел к кафедре. Он выглядел таким мужественным в строгом костюме и узком черном галстуке. Волосы, вопреки привычке, были аккуратно причесаны. Листок в его руках дрожал, и мое сердце болезненно сжалось. Сын заметно нервничал, но без колебаний согласился произнести речь.

Прежде, чем заговорить, он сделал глоток воды, и я мысленно возблагодарила того прозорливого человека, который поставил этот стакан. Дилан посмотрел на меня и улыбнулся. Я выпрямилась и задрала подбородок. Ральф сжал мою руку, и на секунду мы втроем снова стали единым целым.

– Бэрил Энн Добс, – начал сын уверенным твердым голосом. – Я не знал человека добрее и лучше. Она была моей прабабушкой, но все мы: я, мои родители и даже мои друзья звали ее бабулей. В детстве ее дом был моим самым любимым местом на свете. Прости, мам, – он на секунду прервался и подмигнул мне. Вокруг тихонько засмеялись и зашептали. – Там всегда была куча запрещенных вкусностей: печенье, попкорн. А там, где у других обычно стоит ваза с фруктами, у нее стояла жестяная банка с конфетами. Во время каникул она присматривала за мной, пока родители были на работе. Приносила леденцы и вообще всякие сладости. Брала с собой на бинго и учила играть в карты. На деньги, разумеется. Она говорила: «Никогда не ставь больше, чем готов проиграть, мальчик мой». Это была ее мантра. Случалось, я проигрывал ей все свои сбережения подчистую. Но наутро они всегда снова оказывались в моей копилке. Бабушка готовила мне молочные коктейли, пекла мой любимый шоколадно-банановый пирог. А когда мне исполнилось четырнадцать, познакомила меня с сидром. В один особенно жаркий день позволила выпить мой первый бокал. Прости, мам, еще раз, – он посмотрел на меня. Смех вокруг стал громче. – Мы вели себя, как два школьника в отрыве. Ну, то есть я-то и был школьником, а вот бабуля считалась здравомыслящим взрослым. Но мы постоянно хулиганили. Сколько раз я слышал: «Только не говори маме, Дилан». У нее была далеко не самая легкая жизнь, но, точно знаю, она была благодарна за каждый прожитый день. И, когда моя мама, Тара, переехала к ней жить в семьдесят восьмом, бабуля приняла ее с радостью.