Последнее письмо из Греции

– Отец выздоровел?

Он тянется к сигарете, закуривает и медленно выдыхает.

– Отец болеет много лет. Возникли проблемы с мозгом, он страдает эпилепсией. Рыбачить в одиночку он больше не мог. Слишком опасно. Врачи говорят, что стресс возник от горя, организм пытался свыкнуться с утратой. Сейчас ему лучше, но тогда я понял: я в ответе за семью. Yiayia тяжело переживала смерть мужа. Отец заболел, и семья начала разваливаться. В Афинах я оставаться не мог, нужно было платить долги. Так уж меня воспитали, таковы наши традиции. После университета, отслужив в армии, я вернулся в Метони.

– Ты служил в армии?

Я удивлена. Я и не предполагала, что где-то до сих пор сохранилась обязательная воинская повинность – словно след ушедшей эпохи.

– Все мужчины должны служить почти год в армии или на альтернативной службе. Я гордился, что служу стране, но в целом это не для меня, в качестве профессии службу в армии я бы не избрал.

Его традиционная преданность семье достойна восхищения, как и гордость за страну. Все это так отличается от разобщенности, царящей дома. Национальная самобытность отличается от британских традиций и кажется неотъемлемой частью греческой жизни.

– Как сказать «дедушка»?

– Pappoús.

Он забавляется моими попытками познакомиться с его родным языком, но не дразнит.

– Как звали твоего pappoús? – спрашиваю я, радуясь, что столько узнала о нем и его семье.

– Его тоже звали Тео, Теофилосом. Меня назвали в честь него. У нас такая традиция: первенцу-сыну дают имя деда, отца папы.

– Твой отец, похоже, был очень привязан к pappoús, если так сильно заболел от горя.

Он грустно кивает и затягивается сигаретой, потом предлагает ее мне.

– После того, как мать нас бросила, он изменился. Стал таким несчастным, жалким, раздраженным. Словно винил в печали семью, меня. Его сердце ожесточилось. Ни я, ни yiayia не могли до него достучаться. Он изменился безвозвратно. Печаль не отступает от него, убивая. Он, кажется, постоянно думает о том, чего лишился. Так что ему ни до чего в этой жизни. И ни до кого…

Тео покорно пожимает плечами.

– Он такой… тут мы сильно отличаемся. Но каждый год yiayia убеждает его отправиться в путешествие, отвлечься от всего, что угнетает. Он приходит в себя и наслаждается жизнью. Хотя счастье от поездок недолговечно, и он снова замыкается в себе. А сейчас и это прекратилось. Прошлый год он не выезжал из деревни. С yiayia мы очень близки. Но с ним трудно, у нас тяжелые отношения. Сейчас хуже, чем прежде.

Я беру Тео за руку, узнавая боль, когда наблюдаешь за страданиями родного человека и ничем не можешь помочь, понимая дань, которую платишь.

– Такова любовь, без которой ты страдаешь… От любви все близкие мне люди несчастны. Отец до сих пор цепляется за нее, как за неизлечимую болезнь.

Тео поднимает голову и ловит мой взгляд. Словно пытается разглядеть самые сокровенные мысли. Я для него открыта, уязвима, но подчиняюсь только по собственному желанию, без принуждения или страха. Но и это дается нелегко, словно я не уверена, готова ли содрать защитную оболочку и открыть, какая я на самом деле.

Поднеся его руку к губам, я целую запястье. Он кладет руку мне на щеку и большим пальцем гладит лицо. Я не отвожу глаз, словно мы закрылись в собственном мирке, отделенном от окружающей реальности.

– Знаешь, Софи, я ни о чем не жалею и семью не обвиняю. Если бы ничего этого не произошло, мы с тобой сейчас не были бы здесь. Я жил бы в Афинах и не познакомился с тобой.

Это простое заявление идет вразрез с предупреждениями Кристины и Марии. Тео, видимо, готов поделиться самыми сокровенными чувствами с тем, кому доверяет. Да, с ним непросто. А с кем легко? Вспомнив, что он поведал насчет любви и доверия к женщинам из-за матери, я уверена, что ему можно рассказать о более личных проблемах. Пока часть своей жизни я скрываю, но меня словно подталкивает неведомая сила, и долго я не продержусь.

Неожиданно меня озаряет: все слова Тео – правда. Если бы мама не умерла, вряд ли моя нога ступила бы на этот зачарованный берег, и мы бы не встретились. Таковы горькие радости жизни.

Несмотря на долгие страдания, мы оба должны быть благодарны горю и родному человеку. Ведь именно они свели нас вместе. Но я не знаю, могу ли кому-то снова полностью довериться. Ладно бы только плотская страсть, но я-то понимаю, что между нами происходит нечто большее, чем просто влечение. Неужели меня тянет к нему лишь потому, что мне нужно снова научиться кому-то отдаваться? А потом уеду домой, и все кончится – у нас не может быть будущего. Я потянулась к нему через несколько дней нашего знакомства, какая-то причина нас свела. Но не знаю, будет ли время узнать, какая именно, из-за настоящей цели поездки в Метони.

– Что с тобой, Софи mou? Скажи, о чем задумалась.

«Моя Софи».

От его нежности меня пробирает дрожь, но вопрос прозвучал, и я не знаю, как ответить. Кажется, мы слишком рано дошли до этой стадии, но это не так. Мы оба чувствуем, что это важно.