Последнее письмо из Греции

Меня охватывает знакомая волна горя, но по-новому. Я горюю по тайной части ее жизни и злюсь. Она всегда была романтиком не от мира сего, но почему за столько лет не нашла слов поделиться со мной такими важными для нее отношениями, теперь мне уже не узнать. Сильнее всего ранит недоверие. Неужели я подвела ее как дочь, что она не доверила мне тайну? А я-то думала, мы очень близки.

Уезжая каждое лето с Ташиной бабушкой во Францию, я думала, мама путешествует, чтобы поработать. Так оно и было, но она тайно, вдали от нас продолжала встречаться с Григором. Дрожащими руками я осторожно кладу письмо на стол рядом с другими стопками посланий и резко встаю, шумно скрипя стулом по кафельному полу.

– Извините, мне нужно побыть одной.

Ослепленная слезами, я выбегаю на воздух и спускаюсь к морю. Я презираю себя за то, что мама от меня утаивала свои чувства, виню, что она выбрала меня, пожертвовав любовью. Все это смешивается с печалью и обидой. У меня не хватает сил на такую палитру чувств. Мне не хочется омрачать память о ней. Ведь только память мне и осталась.

Дойдя до края воды, я вижу перо, пойманное ветерком. Оно танцует, порхает над рябью моря. Опускается на песок у скалы. Я сажусь на низкий камень. Солнце ложится на плечи, но я не ощущаю жара. Я холодная, опустошенная, и все же переполненная эмоциями, которые толкаются между собой, борясь за первое место.

Этот конец берега покрыт мелкой галькой, разноцветными пятнами, точками красных, желтых, зеленых и коричневых морских стеклышек. Радуга на песке. Если бы мама рассказала мне, я бы захотела приехать сюда вместе с ней, чтобы познакомиться с Григором, и посоветовала бы слушать свое сердце, как она частенько говорила мне.

Вижу идущего вдоль воды Григора. На его лице запечатлелось горе: он получил подтверждение, что мама умерла. Хотя он подозревал, когда от нее перестали приходить письма, мой приезд расставил все точки над «i». Не знаю, хочу ли я с ним поговорить, сейчас у меня только одно желание – отогнать тяжелые мысли.

Я медленно встаю и смотрю на море, набираясь храбрости. Поворачиваюсь к Григору и не могу подобрать слов. Я не привыкла делить маму с кем-нибудь, кроме Таши. А теперь обнаружилось еще одно живое существо, любившее ее без памяти, как и я. Человек из ее тайной жизни – и я не знаю, что думать о нем или о ней.

Он останавливается передо мной – такая знакомая, удивительно похожая на Тео и телосложением и оттенком кожи фигура с морщинками в уголках глаз.

– Софи, все так запутано. Но только помни, в основе всего этого лежит любовь: к тебе, ко мне, к Тео, к твоей матери. Она хотела тебе рассказать, а говорить-то было не о чем. Как я уже объяснил, вместе быть мы не могли. Для нас оставались лишь летние встречи. Да, мы встречались здесь, в Греции, но жить, как хотелось, было невозможно – наши жизни так отличались. В нашей маленькой деревне традиции суровые, они соблюдаются по сей день. Нужно понять, сколько позора навлекли бы такие отношения на нас, на мою семью, на твою мать, ведь я был женат. Все это отдалило бы нас друг от друга… поэтому лучше всего было жить отдельно, и для меня, и для Линдси. Но я очень сожалею об этом. А теперь слишком поздно, и эта боль будет преследовать меня всю жизнь. Она так поступила ради тебя – любила тебя больше всех, – хотела уберечь от боли, хотя именно ее ты сейчас чувствуешь. Она этого не хотела.

Я слушаю его и понимаю, чего ему стоит говорить о маме. И все же их любовь жила в тех трогательных письмах. Они поддерживали друг друга между тайными ежегодными встречами.

Я грустно улыбаюсь.

– Тайны лишь причиняют боль. Я познала это на горьком опыте. И сейчас жалею, что не знала о маминой тайне, – говорю я, и сердце обливается кровью от их утрат и моей.

– Давай сядем?

Он показывает на камень и неловко опускается. Когда он наклоняется, на лоб падают завитки черных, густых вопреки возрасту волос, снова напоминая мне о Тео.

– Софи, для тебя это ничего не меняет. Мать любила тебя больше всех на свете. Но я должен тебе рассказать кое-что еще, в чем не могу признаться ни Тео, ни даже своей матери. Только ты должна знать. Можешь, конечно, поговорить об этом с Тео. Но я не могу.

У меня частит сердце, предчувствуя новое расстройство. Я нерешительно киваю в знак согласия и жду, что он скажет. Он достает из кармана пачку сигарет. Открыв ее, он, с трудом преодолевая порывы ветра, зажигает сигарету. Я мучительно жду продолжения рассказа. Его движения снова напоминают мне знакомые привычки, которые я люблю у его сына.

– Мы были очень молоды, когда однажды, возвратившись в Англию после летней поездки, твоя мать обнаружила, что беременна.

Григор поднимает руку, чтобы меня успокоить.