Последнее письмо из Греции

Хотя Арабель во время рассказа сдерживала эмоции, я видела, что она увлечена подробностями и старается придерживаться фактов. У меня не получилось скрыть некоторые моменты поездки, мало связанные с картиной.

Я показываю ей фотографию «Метони V» на телефоне, и она заливается слезами – такого я не видела никогда, – она, похоже, сама этого не ожидала.

– О… c’est … magnifique! Даже больше, чем я себе представляла, – говорит она, улыбаясь и вытирая слезы. – И что теперь? Надеюсь, вы не думаете о переезде в это местечко просто из-за любви к мужчине.

Я теряюсь из-за неожиданного вопроса.

– Я думаю об этом давно и серьезно. На самом деле, я ни о чем другом не мечтаю, и переезд вполне возможен, если кое-что уладить.

Я не говорю о том, что решение о переезде целиком зависит от реакции Тео на сообщение о беременности. Арабель тяжело, с шумом, выдыхает сквозь алые губы.

– Послушайте, но это же безумие. Vous abandonnez votre vie etvotre monde juste pour l’amour. Qu’en est-il de votre travail et comment vous pouvez laisser tout ce que vous savez? J’espère juste que cela vous suffira quand vous y serez.

Я немного говорю по-французски, и странное слово мелькает у меня в голове со школьных времен, но понятия не имею ни о том, что она сказала, ни о том, почему заговорила со мной на родном языке.

– Извините, Арабель, я поняла кое-что про «бросить жизнь», но это все, – нервно смеюсь я.

– Это, Софи, предисловие к тому, как вы будете себя чувствовать в чужой стране. Вы же не знаете языка. Я тревожусь о том, как вы будете вдали от привычного и знакомого. Я говорю это, потому что знаю вас с младенчества, и мамы нет, чтобы это сказать.

Во мне растет волна раздражения от дерзкой выходки с французским языком, и я стараюсь не обращать внимания на болевые точки, которые она затронула.

– Я чуть-чуть говорю по-гречески, но я научусь. И, кстати, мама поощрила бы выбор в пользу любви. Что сейчас даже более значимо, потому что она этого сделать не могла. Впервые после маминой смерти я с радостью думаю о будущем. Когда я ее потеряла, то думала, что никогда не полюблю. И я делаю это не ради мужчины, а исключительно для себя, ведь я это заслужила.

Я машинально глажу живот, словно счастливый талисман.

– А не получится, так, по крайней мере, попытаюсь и жалеть не буду. Многим ли такое выпадает? Вряд ли. И скажу, чтобы вы поняли: je neregret de rien! [2]

Арабель гортанно смеется и качает головой.

– Ну, по крайней мере, мы говорим на одном языке. В таком случае я желаю вам счастья, Софи. Я столько должна вашей матери и просто чувствую себя обязанной вас порасспрашивать. Но вижу в ваших глазах огонь – совсем как у Линдси. Удачи вам! Кажется, кто-то вас направляет, а кто мы такие, чтобы устоять?

– Спасибо, Арабель.

Я встаю и обнимаю ее настолько тепло, насколько позволяют ее обычно холодные манеры. Она целует меня в обе щеки, обнимает за плечи.

– И конечно, если этот Григор когда-нибудь решит продать картину, вы мне позвоните? Кое-кто предложил мне банковский чек, на этот раз с семизначной цифрой. Слухами земля полнится, что картину могут найти. Так что, может, вы донесете до него эту мысль. Возможно, мы сумеем объединить все пять картин в великолепную выставку? Но дайте мне знать, примет ли он предложение. Очень важно, чтобы человек понял стоимость картины и принял решение.

Я не могу сдержать улыбки: когда дело касается работы, она навостряет уши, как терьер, не позволяя эмоциям брать верх.

– Такого не будет никогда. Возможна выставка, но не продажа. Картина принадлежит ему.

* * *

Я возвращаюсь к маминому дому… родному дому… моему… Не знаю, как его теперь назвать. Еще один пункт вычеркнут из моего списка подготовки к завтрашней поездке. Обрету ли я уверенность в путешествии в будущее, теперь зависит от Тео. Примет ли он отцовство.

У меня вибрирует телефон. На экране имя Ангуса.

– Ну, здравствуй, будущий папа…

– Соф, приезжай в больницу. Таше плохо.

Глава 33

Я вызываю такси, и пока еду, у меня бешено колотится сердце. Чувствую себя отвратительно, и меня преследует мысль: а если бы я уже переехала в Грецию, расстояние, которое я считала коротким перелетом на самолете, в такой день, как сегодня, растянулось бы, как бесконечная пропасть. Нерасторопность публики в больнице меня бесит. Медлительные посетители громко цокают, когда я пробегаю мимо.

Я тихонько стучу в дверь Ташиной палаты, не зная, что меня ждет. И медленно вхожу. Ангус сидит на стуле у Ташиной кровати. Ее светлые волосы разметались по подушке, глаза закрыты. Она словно падший ангел. Я успокаиваю себя, готовясь к неизвестности, предчувствуя горе.

Таша открывает глаза и, увидев меня, громко рыдает. Ангус видит, как я застыла у двери и по моему лицу катятся слезы. Он грустно улыбается и одними губами произносит:

– Привет!