Последнее поколение

— Я…того… в казармы! Я грязный слишком! — прошептал бедный юноша, втягивая голову в плечи. Не мог же он осквернять правительственную душевую теми непристойными субстанциями, что были размазаны по его спине!

— Ты что, опять?! Быстро в душ, или я не знаю, что с тобой сделаю! — цергард придал адъютанту ускорения в нужном направлении. И пожаловался дядьке Хриту. — Представляешь, он в первые дни, пока я не засёк, по каждой нужде в казармы бегал!

— Это он от благоговения, — пояснил регард. И прокричал через дверь. — Эй, парень, ты смотри там, не запрись! Вдруг сомлеешь, не допусти Создатели — тогда ломать придётся.

— Ладно, рассказывай, что у вас стряслось, — потребовал Верховный, — а то мне уже страшно.

Дядька Хрит рассказал. И услышанное цергарду Эйнеру очень, очень не понравилось. Получалось, что за него взялись даже раньше, чем он ожидал.

— Не знаешь, чьи это были люди? — спросил он Хрита с надеждой.

— Знаю, — подтвердил тот спокойно, как само собой разумеющееся. — Кузаровы ублюдки. Чудо, что парень против них столько продержался. Молодец.

— Кузара?! — удивился цергард, он ожидал услышать имя Азры. — Ты уверен?!

— Обижаешь, начальник! — на уголовный манер, криво осклабившись, подтвердил регард. — Сомневался — так не сказал бы! Ну, я, пожалуй, пойду. А то умаялся за твоим молодцом бегать, шустрый он у тебя. И знаешь что, как вылезет, ты его в санчасть отправь. Лупили его сильно, боюсь, не отбили ли почки…

Хрит ушёл, не дожидаясь разрешения и не утомляя себя уставными церемониями. Эйнера Рег-ата он знал с тех давних пор, когда тот ещё «в топь не проваливался» (аналог земного «под стол пешком ходил»), принимал определённое участие в его, скажем так, воспитании, поэтому привык позволять себе многие вольности по отношению к седьмому цергарду Федерации. Тот, понятно, не возражал — даже в голову не приходило. Если человек кода-то таскал тебя на руках, вытирал нос (да и другие, куда более интимные места), учил пользоваться оружием, глупо требовать, чтобы годы спустя он при каждой встрече отдавал тебе честь. Стиль отношений уже не тот.

Услышав о санчасти, Тапри пришёл в ужас. Боялся он лечиться, была у него такая слабость. Заверил клятвенно, что чувствует себя нормально, и не болит уже ничего, и не кружится. Цергард смотрел подозрительно, верил — не верил, но настаивать не стал, пожалел. Потому что медицине относился не лучше собственного адъютанта. Взял с того обещание доложить, если вдруг станет хуже, и отпустил спать. А сам просидел до ночи, обдумывая ситуацию. Не радовала она его, ох, как не радовала. Недавний инцидент ясно давал понять: стоит ему исчезнуть из виду, скрыться от господ-соратников, и те вцепятся всеми когтями в несчастного адъютанта, и душу из него вытрясут заживо. Узнать ничего не узнают, но наивного и доверчивого, неискушённого в штабных интригах парня угробят, мучительно и страшно, и концов потом не найдёшь. Будет на совести Эйнера Рег-ата ещё одна невинно загубленная жизнь…

Вот так и пришёл он к печальному выводу, что вместо двух комплектов фальшивых документов надо заказывать три. Хотя это тоже было глупостью: волочь за линию фронта человека, не имеющего ни боевого опыта, ни специальной подготовки. Он станет обузой, любая его оплошность может стоить жизни всех участников рискованного предприятия… «Наплевать. Будет мешаться — сам пристрелю, лучше так, чем помереть от пыток», — твёрдо сказал себе цергард Эйнер, исключительно для очистки совести, потому что в глубине души подозревал: ни за что не пристрелит, не сможет.

Знать бы ещё, как к новому спутнику отнесётся Гвейран…

…— Отказываюсь я тебя понимать! — сказал тот. — Мы с тобой затеяли самоубийство. Этот ребёнок нам зачем?

— Ну-у! — протянул Эйнер с упрёком. Он признавал, что боевого опыта у его адъютанта недостаточно, но видеть в нём «ребёнка» был всё-таки не склонен. Хотя бы потому, что сам по числу прожитых лет стоял много ближе к нему, чем к тому же Гвейрану, и особой возрастной разницы между собой и агардом Тапри не находил. (Пожалуй, он очень удивился бы, если бы узнал, что пришелец её тоже не находит.)

— Что — ну-у?!

— Да пусть его идёт. Здесь его всё равно убьют без меня. Вчера уже пытались, чудом спасся! — убедительности ради, он погрешил против истины: «вчера» Тапри ещё не убивали, иначе никакое чудо не спасло бы. Но Гвейрану такие тонкости были ни к чему.

— Спрячь его где-нибудь, — велел пришелец.

— Бесполезно. Найдут рано или поздно, — он и сам уже обдумывал такой вариант. — Слишком важная персона — доверенное лицо Верховного! Из топи выудят!

— А ты не мог «доверить» свои тайны «персоне» покрепче? — в голосе пришельца звучало осуждение.

— Я ему пока вообще ничего не доверял, не успел. Но другим об этом не известно. Поймают и будут пытать, пока до смерти не замучат. Неужели вам этого хочется? Право, жестокий вы народ! Мы для вас как лабораторные жабы, а ведь у нас тоже разум есть… — это он говорил нарочно, чтобы разжалобить.

— Да делайте, что хотите! — плюнул Вацлав и ушёл в камеру рассерженный. Не умел он общаться с контрразведкой.