Для этих юных бунтарей двор Морганы, и здесь, и в Кастель-Ауре, был уютным и теплым местечком, где можно в свое удовольствие строить заговоры, дабы навредить Артуру и возвыситься самим. Они и не подозревали, что Артур все про них знает и смотрит на них сквозь пальцы. Убив любовника Морганы и держа сестру в плену (пусть цепи и казались шелковыми), король понимал, что ее обитель того и гляди станет оплотом недовольства или даже гнездом бунта. Но советником Артура, с тех пор как Мерлин сокрылся в своей хрустальной башне, была женщина – и в женщинах она разбиралась куда лучше Мерлина. «Оставь Моргане ее двор и ее любовников, – говаривала Нимуэ, – пусть себе плетет интриги там, где ты сможешь не спускать с нее глаз». Артур последовал ее совету, так что Моргана держала при себе небольшую свиту недовольных и проводила время, деловито – и до сих пор безобидно – интригуя против брата.
Теперь, натолкнувшись на упрямую благонадежность Александра, королева оставила попытки привлечь его к своему двору. Моргана уже даже отказалась было от своего намерения залучить гостя к себе в постель, но она как раз затеяла новое предприятие, а такой, как Александр – юноша кристальной честности, – мог преуспеть там, где потерпели неудачу прочие ее приближенные. Кроме того, давно пора было завести нового любовника, а Александр хорош собой, молод и только о ней и мечтает, так что…
Так что Моргана сменила тактику, прелестно изобразив раскаяние, признала, что не всегда была права, и с любовью и уважением отозвалась об Артуре, умоляя Александра забыть все то, что она наговорила в минуту отчаяния, и лучше рассказать ей о себе и своих надеждах на будущее. Того ради она попросила помочь ей спешиться, и молодые люди устроились в тени цветущих кустов утесника, в залитой солнцем лощине. Неизменно терпеливые Артуровы стражники, расположившись в пределах видимости парочки, но за пределами слышимости, негромко бились об заклад касательно исхода сегодняшней прогулки.
Глазам их открывалась дивная картина: королева уселась на расстеленном плаще Александра, изящно расправив вокруг себя зелено-рыжие шелка и бархат, а юноша лежал у ее ног, не сводя с красавицы завороженного взгляда. Говорил юноша; надо полагать (поскольку вряд ли он мог поведать ей правду о себе и своем путешествии в замок Друстана, а оттуда в Камелот), что повесть сводилась главным образом к нынешним его любовным чаяниям. Итак, он говорил, а она улыбалась и слушала, прелестно изображая интерес, но стоило Александру отвернуться, и наблюдатели заметили, как дама украдкой зевнула. Вскорости королева подала юноше руку; он жадно поднес к губам тонкую кисть. Моргана подалась вперед, по-прежнему улыбаясь, и сказала что-то, отчего Александр проворно вскочил на ноги и протянул руки, чтобы помочь даме подняться. Красавица позволила заключить себя в объятия и расцеловать долгим, страстным поцелуем, прежде чем он подсадил ее в седло.
Подслушивать наблюдателям нужды не было. Они и так знали, о чем шла речь. Все это они видели и слышали уже не раз. Королева приманила очередного молодого глупца в свою постель, и дурачок побежит на свист и будет одурачен еще и еще, а со временем, вероятно, узнает и цену, которую ему придется заплатить за собственное безрассудство.
О цене Александр узнал где-то спустя месяц. Чудесный, восхитительный месяц, самый замечательный месяц в его молодой жизни – или, по крайней мере, сам он в это свято верил. Юноша не отходил от королевы Морганы ни на шаг весь день, делил с ней ложе ночью, видел, что его предпочитают всем прочим рыцарям ее маленького двора; дни и ночи летели как блаженный сон, так что если в него и врывалась действительность, с головокружениями, головными болями и, хотя юноша ни за что в этом не признался бы даже себе, с неодолимым желанием побыть одному и как следует выспаться хотя бы одну ночь, Александр о ней тут же и забывал, едва осознав. Или, скорее, госпожа заставляла его забыть – поднося дурманное вино в золотом кубке и лаская мягкими губами и опытными пальчиками. Тогда он снова тонул в страсти, принимая ее за любовь, и снова присягал на верность той, что опутала его сладостными шелковыми сетями, как паук – муху.
Но вот однажды у замковых врат возникла какая-то суматоха – и во двор влетел всадник на загнанной лошади, требуя королеву Моргану. Измученный долгой дорогой, с ног до головы в грязи, выглядел он так дико, что паж кинулся к покоям, где королева завтракала с Александром, и громко постучал в дверь.
Моргана еще не вставала. Томно раскинувшись на подушках, она лишь приподняла брови, но Александр, с некоторых пор сделавшийся чрезвычайно раздражительным, сердито крикнул:
– Кто там? Как вы смеете тревожить королеву?
– Господин, но к королеве прибыл гонец. Это граф Ферлас. Он вернулся и должен немедленно ее увидеть. Милорд, она проснулась?
– Да как она может спать в таком шуме? Ступай и вели ему подождать!
Но Моргана, решительно оттолкнув юношу, резко села на постели:
– Грегори? Пришли графа Ферласа сюда! Пришли его сюда немедленно!