Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница

В тот день Александр больше не видел свою даму, а ближе к ночи один из ее пажей явился с посланием – полным нежных слов и вместе с тем категоричным: вести, привезенные графом Ферласом, удручили королеву и возникшие в связи с ними срочные дела занимали ее весь день и до сих пор удерживают вдали от любимого. Она умоляет простить ее, но не в силах сказать, когда… и так далее и тому подобное. Моргана сумела представить все это таким образом, словно речь шла всего лишь о головной боли, на которую женщины жалуются в определенные дни, но Александр-то знал – кому и знать, как не ему, – что это неправда. Вспоминая прощальные слова Морганы нынче утром, юноша никак не мог поверить, будто утратил благоволение своей дамы и отлучен от ее ложа. Однако ему ничего не оставалось, как только скрывать свою досаду и, сохраняя остатки достоинства, удалиться в свою комнатушку в западной башне. Там он провел несколько беспокойных часов. Гордость боролась в нем с ревностью; он расхаживал по комнате взад и вперед, гадая, а будут ли ему рады за ужином нынче вечером в зале или на почетное место рядом с королевой усадят Ферласа.

Как выяснилось, в тот вечер ни королева, ни граф Ферлас к ужину не вышли. Александра это, понятное дело, не слишком-то утешило; в кои-то веки ел он мало и был признателен судьбе, что его соседка, леди Лунед, похоже, не в духе, бледнее, чем обычно, и к разговорам не склонна. Она рано поднялась от стола, и Александр получил возможность снова сокрыться в западной башне и там, в одиночестве, дожидаться желанного призыва от своей госпожи.

Но призыва не последовало. Вместо того, как обычно, пришел Питер – с очередными извинениями от королевы и с целебным настоем: Моргана все еще заставляла юношу принимать его перед сном, «чтобы лихорадка не вернулась: случается, что жар держится в течение двух месяцев, а то и трех, если не принять лекарства».

Александр, пылая совсем иным жаром – который, кстати, как раз королевины зелья и вызывали, хотя юноша об этом и не догадывался, – указал на стол и промолвил, заставляя себя держаться с обычной дружелюбной учтивостью:

– Поставь вон туда, ладно? Спасибо. Я попозже выпью. А скажи-ка, паж, королева сама тебя прислала?

– Да, милорд.

– Ей недужится? Сегодня утром она послала сказать мне, что срочные дела помешают ей выехать со мной на верховую прогулку, но неужели они затянулись до сих пор? Я с королевой весь день не виделся, и, как ты сам знаешь, к ужину она не вышла. Как она?

Питер наблюдал подобное не в первый раз, а Александр пришелся ему по душе, так что паж быстро нашелся с ответом:

– С ней все хорошо, сэр, тревожиться вам не о чем! С самого утра королеву и впрямь занимали неотложные заботы, а сейчас она заседает со своим советом. По-видимому, совещаться они будут допоздна, так что она попросила меня вам все объяснить и извиниться за нее.

– Понимаю. Да, конечно. Что, граф привез вести настолько скверные? – Про себя Александр подумал, что вряд ли речь идет о смерти его брата; услышав о ней, королева не выказала ни тени горя и даже слова не проронила.

– Не могу сказать, сэр. Ну, то есть я ж не знаю, что это все значит для королевы, хотя видно, что она здорово обеспокоена. А вот мою госпожу – мою собственную госпожу, то есть леди Лунед, – весть и впрямь опечалила. Она хорошо знала графа и его брата с давних времен. Ее служанка сказала, она плакала.

– Понимаю, – повторил Александр, вспоминая молчание Лунед и ее покрасневшие глаза. Жаль, что он не знал об этом раньше; он мог бы попытаться хоть как-то ее утешить. – Что ж, благодарю тебя, Питер. Передай своей госпоже, что я скорблю вместе с нею о смерти ее друга. Я сам поговорю с ней завтра утром, если она меня примет. А теперь оставь меня, хорошо? Я ложусь спать. Доброй ночи.

Впоследствии Александр сам удивлялся, что за прихотливое сочетание оскорбленной гордости и ревности и растревоженного любопытства сподвигло его на то, что он сделал в ту ночь.

После того как Питер ушел, Александр подождал немного, устроившись в оконной нише и глядя, как в ночном небе одна за другой вспыхивают звезды, и прислушиваясь к разным шумам и звукам, пока в замке все постепенно не стихло и он не погрузился в мирный сон. Тогда, не дав себе труда вооружиться и даже не переодевшись после ужина, он неслышно выскользнул из комнаты.

Факелы в железных скобах на стенах освещали путь достаточно ярко. У двери, выводящей во внутренний двор, Александр замешкался. Там, снаружи, все еще слышалось какое-то движение. На ночь выставили стражу – караул несли и люди Артура, и воины замка; из конюшни доносились какие-то звуки, – верно, конюх обихаживал заболевшую лошадь или кобыла жеребилась. Но ведь есть еще дверь, сквозь которую можно попасть в центральную часть замка, минуя открытый двор. Если на ночь ее не запирают…