Последняя аристократка

Иметь драгоценности - означало иметь неприятности. Интеллигенция называла эту страсть власть предержащих "золотой лихорадкой". Словом, задним числом пришел страх, и дочь, как всегда, это почувствовала.

- Мама, чего ты испугалась? Никто ничего не видел... Скажи, а откуда у нас это?

Наташа посмотрела на Олю несколько растерянно, но потом подумала, что девочка уже достаточно выросла, чтобы получать ответы и на такие вопросы.

- Пользуясь правом старшинства, я все же хотела бы сначала ответить вопросом на вопрос: как ты нашла драгоценности?

- Мам, я не нарочно!... Я просто хотела повесить шапку на вешалку, а она зацепилась за гвоздь...

- То есть ты, как всегда, подбросила шапку вверх, вместо того чтобы аккуратно её повесить.

- Ну, да, я встала на тумбочку трюмо, хотела снять шапку, а тумбочка возьми и развались...

- Ты не ушиблась?

- Нет, у меня в этом твоем тайнике нога застряла. Мама, это бриллианты?

- Бриллианты.

- Откуда они у тебя?

- Из сокровищницы Аралхамада.

- Из того подземного города, в котором тебя держали в плену? восторженно ахнула Оля. - Но ты же их не украла, правда? Тогда чего тебе бояться, а тем более их прятать?

- Видишь ли, я решила, что не надо никому рассказывать про Аралхамад.

- Но там же остались такие сокровища, мама! Как бы они пригодились нашей стране! Даже если их разделить поровну между всеми... А кроме того, мы могли бы накормить африканских ребятишек, которые под игом капитализма умирают от голода...

"Как сказал бы мой дядя Николя, за что боролись, на то и напоролись!"

- Оля, я бы не хотела, чтобы наш с тобой спор вылился в ссору.

- Я бы тоже не хотела, мамочка!

- Как ты думаешь, я имею право на свою тайну?

- Думаю, имеешь.

Девочка сказала это неуверенно, чувствуя, что спрашивают её недаром, и ответом она сама себя может загнать в ловушку. Но она была ещё слишком мала, чтобы тягаться с матерью в дипломатических приемах.

- Тогда позволь мне самой решать, что делать с моей же тайной.

- Но мама...

- Обещаю, когда придет время, ты узнаешь, почему я так поступаю.

- Когда оно придет, это время, - уныло проговорила Ольга, снимая драгоценности.

- И тумбочку приведи в порядок. В следующий раз будешь знать, на что становиться!

- Да она же старая, как г... мамонта!

- Что ты сказала? - изумилась Наташа.

- Ничего, - пристыженно отреклась от собственных слов девчонка и пошла в кухню за молотком.

"Подумать только, в какой среде растет мой ребенок! - чуть ли не с паникой подумала Наташа и сама с собой пошутила: - А что ещё ждать от дочери княжны и контрабандиста?"

Глава пятая

Четыре года прошло с тех пор, как Арнольд Аренский в 1929 году после окончания университета получил направление на работу в ведомство Государственного управления лагерей. Это солидное учреждение имело свои кадры, поступавшие из школы НКВД.

Но в последнее время по причине резкого увеличения арестанского потока этих кадров постоянно не хватало, так что органы, ведающие исправительно-трудовыми учреждениями, пополняли ряды их администрации через комитеты комсомола. Те должны были объяснять своим рядовым членам важность предстоящей работы: надзор за трудовым перевоспитанием всяческих отщепенцев, мешающих честным людям страны Советов строить общество светлого будущего.

В комитете комсомола университета Аренскому и объяснили, что он очень провинился перед партией и народом, скрыв некоторые факты своей биографии, но, учитывая, что он не только хорошо учился, а и вел общественную работу, комсомол решил за него поручиться. Потому направляет его на самый трудный участок работы в надежде, что Аренский оправдает оказанное ему доверие.

В администрацию СЛОНа - Соловецких Лагерей Особого Назначения Арнольд попал не сразу. До того как стать офицером внутренних войск и получить два кубаря в петлицу, ему пришлось ещё полгода хлебать солдатскую похлебку, то есть доучиваться при училище НКВД.

Обучающимся при нем доставалось по полной программе, которая словно нарочно была устроена таким образом, чтобы обозлить, раздражить, превратить молодого человека в хищника, который потом мог с легким сердцем отыгрываться на других, в его унижениях неповинных.

Голодные курсанты, доведенные до умопомрачения каким-нибудь сержантом, который после отбоя или до подъема мог любого заставить ходить перед ним строевым шагом или при всех чистить сапоги, показавшиеся ему плохо начищенными, не имели права на протест. За пререкания строптивый тут же получал наряд вне очереди на чистку туалета или мытье кухонных котлов...

Арнольд не интересовался, как чувствовали себя другие выпускники, получив желанные кубики. Себя он ощущал молодым, засидевшимся в клетке тигром, которого наконец-то выпустили на свободу.