- Да что случилось-то?
- Хоть раз в жизни я подумал о ком-нибудь, кроме себя?
- О Юлии подумал.
- То-то и оно! А о тебе? Разве думал я о тебе?
- Кто же на мое представление рапорт писал?
- Это мне по службе положено - подчиненных в звании повышать. А то, что ты меня, можно сказать, от верной смерти спас?
@int-20 = - А для чего же тогда нам друзья? - Аренский никак не мог взять в толк, о чем горюет его непосредственный начальник и друг.
- Вот! О тебе, как о друге, я и не подумал. Скажи, ты очень любишь свою Виолетту?
- Очень, - хмуро ответил Арнольд и насторожился. Зачем ему Виолетта понадобилась?
- Да не зыркай ты очами, я же по-хорошему спросил... В общем, так, подбери мне дело какой-нибудь молодой бабенки из бытовых: одна, помнится, мужа своего кипятком обварила, другая топором рубанула.
- Сейчас подберу. Молодой... А поточнее возраст неизвестен?
- Известен. Лет двадцать, двадцать один.
Арнольд почувствовал, как у него задрожали колени. Неужели Юлия так быстро сдержала свое обещание?
- Нашел, что ли? - поторопил Ковалев, когда он в смятении замешкался у картотеки.
- Дело Зуевой Матрены Филипповны, - сообщил Арнольд. - Только она у нас в больнице лежит, муж-изверг, которого она топором рубанула, кажется, почки ей отбил.
- Вот и хорошо, что отбил, - задумчиво сказал Аполлон и, заметив удивленный взгляд товарища, поправился. - То есть я хочу сказать, эта кандидатура нам подходит. Теперь ты можешь поменять местами дело Румянцевой Виолетты и этой самой Матрены...
- А если она выживет? - невольно вырвалось у Арнольда.
- Делай, как я тебе говорю! - огрызнулся тот. - И вообще, раз ты такой чистюля, решай сам, кто тебе дороже - Виолетта или вот эта членовредительница?!
Он вырвал из рук Аренского дело Зуевой и швырнул на стол.
- И поторопись, пока я не передумал! - Ковалев вышел из кабинета, хлопнув дверью.
"А что я, собственно, хотел ? - подумал Арнольд. - Хотел вытащить свою любимую из неволи, не замарав рук, не перепилив решетку, не убив надзирателя... Надо читать побольше приключенческих романов. Просто раньше я не давал себе труда о том подумать. Делал вид, что все хорошо вокруг меня. А ведь не в детском садике работал. Что может быть лучше - человек умирает, а благодаря его смерти спасается живой... Виолетта. Если же Матрена выживет..."
На такой случай его фантазии уже не хватало. То есть он знал, догадывался, что в таком случае может сделать Ковалев. Только вот станет ли Арнольд ему препятствовать? Не станет. И если ради Виолетты ему надо принять камень на душу, он это сделает. Не камень, глыбу, скалу, только чтобы она жила и радовалась жизни. И, конечно, ему, Арнольду...
Подлая мыслишка пробежала в его сознании, промелькнула, но саднящий след оставила: а что если и Виолетта не любит его, так же, как Юлия Аполлона, а только притворяется?!
От такой мысли становилось уж и вовсе невыносимо мерзко на душе, потому он сам себя одернул: сравнивать Юлию и Виолетту было просто-таки непорядочно по отношению к последней.
Через два дня после случившейся между товарищами не то размолвки, не то просто нечаянного всплеска раздражения Аполлон пришел на работу потерянный, чуть ли не в отчаяньи.
Он не раздеваясь тяжело упал на стул:
- Что делать, скажи, что делать, если с нею что-нибудь случится, я этого не переживу!
- А ты не мог бы подоходчивей объяснить, что тебя так обеспокоило? спросил Арнольд.
- Юлия заболела! - выпалил тот и заплакал.
И это было так непривычно, дико и даже страшно, что у Аренского в первый момент не нашлось слов, чтобы его успокоить.
Плачущий Аполлон! Несгибаемый майор, человек, при одном имени которого дрожали Соловки, плакал, как ребенок.
- Погоди, - Арнольд положил ему руку на плечо, - может, ничего страшного. Что с нею? Ты доктора вызывал?
- Вызывал.
- И что он сказал?
- Этот коновал у неё ничего не нашел. Мол, внешне здорова. А она ничего не ест. И ни на что не жалуется. Говорит, у неё ничего не болит. Она так похудела! Под глазами круги. Лежит и молчит. Я сойду с ума!
Горе Аполлона было так велико, а страдание так безмерно, что он разжалобил бы и скалу. Аренский опять подивился силе, которую имела над ним эта, по его мнению, ничтожная женщина.
Ничего не скажешь, свою партию она провела блестяще, и теперь, хочешь-не хочешь, в игру надо было вступать Арнольду.
- Наверное, ей нужен психиатр, - сказал Аренский как бы между прочим. - Насколько я знаю, у женщин психика очень уязвимая. Вроде ничего не случилось, а она может себе такого напридумывать!
- Где же я найду этого психиатра? - чуть ли не ломая руки вопрошал Аполлон, и это был, как сказал бы покойный Василий Аренский, и смех и грех!
- Кажется, ты забыл о друге, который всегда может прийти к тебе на помощь, - участливо проговорил Арнольд.
Аполлон рванулся к нему:
- Ты знаешь такого врача? Откуда?
- Изучаю бумаги осужденных, - пожал плечами Аренский. - Два дня назад с этапом к нам прибыл некий врач. Кстати, в Москве очень известный, о нем рассказывала одна моя знакомая. Зовут его Ян Поплавский...
- Где он? Немедленно прикажи привести его сюда.