Одним из свидетелей разграбления универмага в Карштадте совершенно случайно стал пастор Лекшейдт. Одна из прихожанок родила мертвого ребенка, и дитя кремировали. Охваченная горем мать хотела по всем правилам похоронить урну с пеплом, и Лекшейдт согласился присутствовать на похоронах, но до кладбища в Нойкельне, где женщина хотела похоронить ребенка, надо было пройти несколько миль под непрерывным артобстрелом. Женщина несла маленькую урну в хозяйственной сумке. Проходя мимо универмага, они увидели мародерствующие толпы. Прихожанка остановилась и вдруг сказала: «Подождите!» И Лекшейдт в изумлении смотрел, как она «исчезает в универмаге вместе с ношей». Через несколько минут она вернулась, победно размахивая парой крепких башмаков, и спросила: «Ну, так мы идем?» На обратном пути Лекшейдт постарался провести прихожанку подальше от универмага, и не зря. Ближе к вечеру огромный магазин сотрясся от мощного взрыва. Как говорили, эсэсовцы, хранившие в подвалах амуницию на двадцать девять миллионов марок, взорвали магазин, чтобы их сокровища не попали русским. Во время взрыва погибло множество женщин и детей.
Перед угрозой разграбления многие лавочники просто отказывались от сопротивления. Не желая, чтобы неуправляемые толпы врывались в их магазины, они сами опустошали полки, не принимая ни талонов, ни денег. Была и еще одна причина: лавочники слышали, что если русские находили спрятанные продукты, то сжигали магазины. В Нойкельне неделю назад киномеханик Гюнтер Розец хотел купить в бакалейной лавке джема, но ему отказали. Сейчас же Розец видел, что Тенгельман раздает джем, овсянку, сахар и муку всего по десять марок за фунт. В панике торговец старался побыстрее освободить магазин. В винной лавке на углу Гинденбургштрассе Александр Кельм едва верил своим глазам: бутылки вина просто раздавали всем посетителям.
Клаус Кюстер совершал набеги на лавки своего района: в одном месте он бесплатно раздобыл две сотни сигарет, в другом — две бутылки коньяка. Владелец винной лавки сказал: «Наступают тяжелые времена. Так лучше встретить их пьяным».
Но даже самые рьяные мародеры практически не могли достать мяса. Поначалу некоторые мясники приберегали товар для особых покупателей, но вскоре мясо в городе закончилось. Теперь по всему Берлину люди воровали мясо лошадей, погибших на улицах от обстрела. Шарлотта Рихтер и ее сестра видели, как люди, вооруженные ножами, разделывали серую лошадь, убитую на Брайтенбахплац. «Та лошадь, — как вспоминала Шарлотта, — не упала на бок, а осела на задние ноги, высоко задрав голову, широко раскрыв глаза. Женщины кухонными ножами срезали с туши конину».
Руби Боргман очень нравилось чистить зубы с шампанским вместо воды; зубная паста прекрасно пенилась. В роскошном подвале под модным рестораном Генриха Шелле Руби и ее муж Эберхард вели почти экзотическое существование. Шелле сдержал обещание: когда начался артобстрел, он пригласил Боргманов в свои роскошные подземные апартаменты. Там было сложено ресторанное серебро, хрусталь и фарфор, и Шелле обеспечил гостям и себе полный комфорт. Пол устлан восточными коврами. Спальные места по обе стороны от входа задрапированы тяжелыми серо-зелеными шторами. Роскошные мягкие кресла, диван и маленькие столики, покрытые бежевыми и оранжевыми покрывалами и скатертями. Несколько дней действительно не было воды, зато шампанского — в избытке. «Мы пили шампанское утром, днем и вечером, — вспоминала Руби. — Шампанское текло, как вода, ведь воды у нас не было». Еда оставалось проблемой. Подруга Боргманов Пия ван Хэвен, тоже иногда пользовавшаяся этим роскошным убежищем, приносила хлеб и даже немного мяса. По большей части обитатели подвала питались консервированным тунцом и картошкой. Руби задавалась вопросом, сколько существует способов, чтобы готовить эти продукты. Шеф-повар ресторана Мопти еще ни разу не повторился, но не могло же так длиться до бесконечности. Но даже теперь, когда не осталось надежды на то, что придут американцы, маленькая группка решила жить с шиком. В любой момент они могли умереть.