Последняя девушка. История моего плена и моё сражение с «Исламским государством»

– Я не понимаю, почему Бог спас меня, – говорил он. – Но я знаю, что должен посвятить свою жизнь добрым делам.

Увидев его широкое дружелюбное загорелое лицо с небольшими усиками, я разрыдалась.

– Не плачь, – сказал Хезни, обнимая меня. – Такова наша судьба.

Я подошла к больничной койке Саида. Его беспокоили раны, но еще больше тревоги доставляли ему воспоминания о расстреле и чувство вины за то, что он выжил, когда многие другие погибли. Даже если боевики ИГИЛ не смогли кого-то убить, то все равно выжившие потеряли свои жизни – целое поколение езидов вроде моих братьев и меня осталось бродить по миру, не имея в своих сердцах ничего, кроме воспоминаний о своих родственниках и жажды призвать убийц к ответу. Саид вступил в отряд пешмерга и не мог дождаться, когда сможет пойти в бой.

– Где мама? – спросила я, обнимая его.

– Никто не знает, Надия, – ответил он. – Мы освободим Солах от ДАИШ сразу, как сможем, и спасем ее.

Раны Халеда были опаснее ран Саида, хотя в него стреляли меньше. Две пули раздробили ему локоть, и ему требовался искусственный сустав, но в Дахуке не могли сделать такую операцию. Рука у него до сих пор безвольно свисает вдоль тела, бесполезная, словно умершая ветка дерева.

В сентябре 2014 года, когда я впервые приехала в Заху, Хезни все еще жил рядом с теткой в недостроенном доме, где поселился после бегства с горы. Тетя и дядя возводили дом для своего сына и его жены на своем участке, но они были небогаты, и строительство шло медленно, по мере того, как им удавалось купить немного материалов. Из-за войны с ИГИЛ оно и вовсе прекратилось, и когда приехала я, в доме были только две спальни с бетонным полом, с открытыми окнами и с щелями между плитами, пропускавшими ветер и пыль. Я никогда не жила в доме без матери, и ее отсутствие мучило меня, словно оторванная конечность.

Мы поселились в этой постройке с моими родными братьями Саидом, Хезни и Саудом и единокровными братьями Валидом, Халедом и Навафом. Мы старались по мере сил превратить ее в настоящий дом. Агентство помощи предоставило нам брезент, и мы закрыли им окна. Когда нам выдавали продукты, мы аккуратно делили их на порции и хранили скудные запасы в маленькой комнате, служившей нам кухней. Хезни провел к нам провода из основного дома и подвесил на потолке лампы, чтобы у нас был свет. Мы купили замазку и заделали щели в стенах. Несмотря на то что мы без конца говорили о войне, мы редко упоминали подробности, которые могли бы расстроить других.

Саид и Наваф были единственными неженатыми мужчинами, и им было немного легче переживать разлуку с близкими, чем другим моим братьям. Хезни до сих пор ничего не слышал о Джилан; все, что мы знали, – это то, что она в Хамдании с Нисрин. Не было никаких сведений и о жене Сауда Ширин, а также о женах моих единокровных братьев. Я рассказала им все, что знала об ИГИЛ и об увиденном в Мосуле и Хамдании, но старалась уклончиво отвечать, что было со мной в плену. Я не хотела, чтобы мои братья страдали от того, что их худшие кошмары оказались явью, и подтверждать их подозрения о том, что ИГИЛ делает с езидскими девушками. Я не говорила о расстреле в Кочо, чтобы не напоминать Саиду и Халеду о том, что они пережили. Никто не хотел усугублять горе других.

Тем, кто жил в доме, удалось выжить и спастись, и все же в нем царило уныние. Мои братья, некогда такие жизнерадостные, превратились в бледное подобие прежних себя и, казалось, бодрствовали днем, просто потому что нельзя было все время спать. Я была единственной женщиной, и от меня ждали, что я буду готовить и выполнять работу по дому, но я многого не умела. В Кочо, пока я училась, домом занимались в основном мои старшие сестры и невестки, и теперь я чувствовала себя бесполезной, возясь на импровизированной кухне и неумело стирая нашу одежду. Братья помогали, как могли, но я понимала, что как только я научусь, все это будет моей обязанностью. Тетя также знала, что я не умею печь хлеб, и пекла его с запасом для нас, хотя предполагалось, что я должна овладеть и этим мастерством. Школа осталась в далеких воспоминаниях.

Мне удалось сбежать из ИГИЛ и вернуться к семье, но у меня до сих пор было ощущение, что если мне и повезет выжить, то вся моя жизнь будет чередой несчастий и ожиданий. Одно несчастье – это то, что меня похитило ИГИЛ, другое – нищета и зависимость от других, отсутствие собственного дома, земли, скота, невозможность получить образование. От моей большой семьи осталась лишь часть, и теперь мы ждали, когда соорудят лагерь беженцев, а потом будем ждать переезда из палаток в дома. Затем придется ждать, пока освободят Кочо, что может так и никогда не произойти; пока освободят сестер и спасут мать в Солахе. Я плакала каждый день. Иногда вместе со мной плакали тетя и братья, а иногда я плакала в одиночестве, лежа в кровати. Во сне я постоянно возвращалась в ИГИЛ и снова строила планы побега.