Последняя дуэль

Легенда о несправедливом приговоре и запоздалом разоблачении активно муссировалась в XVIII веке лидерами Просвещения, дабы заклеймить варварское и мрачное Средневековье. Философы осуждали судебную дуэль как таковую и приводили дело Карруж – Ле Гри как яркий образчик подобного безрассудства. Данное дело вскользь упоминается в Энциклопедии Дидро и д'Аламбера (1767), где пересказывалась легенда, что якобы сквайр пострадал невинно, а истинный преступник обнаружился лишь спустя продолжительное время. Вольтер тоже не прошёл мимо, сказав, что данная дуэль — есть «необратимое преступление», по неизвестным причинам возведённое в закон.

Новую жизнь легенде о несправедливо осуждённом и убиенном Ле Гри дали известные историки, вроде Луи Дюбуа, посвятившего этому делу несколько страниц в популярном обзоре истории Нормандии (1824 г.). В пересказе Дюбуа, просто адаптировавшем Хроники Сен-Дени, мадам Карруж обвиняет Ле Гри ошибочно и осознает свою ошибку лишь спустя годы, когда открывается «истинный преступник» – «некий сквайр, который несомненно [sans doute] имел определённое [quelque] сходство с несчастным Ле Гри». Эту прилизанную версию уже известного нам финала он завершает словами: «В полном отчаянии, желая раскаяться за грех своего невольного лжесвидетельства, мадам Карруж приняла постриг. Он умерла в покаянии и тоске, не находя душе покоя из-за жесточайшей несправедливости, виновницей каковой себя считала, и за которую заплатила бы сожжением на костре, будь Карруж повержен».

Споры разгорелись с новой силой с лёгкой руки местных историков и специалистов по семейной генеалогии, мнения которых по данному вопросу (порой предвзятые) разделились. В 1848-м Огюст Ле Прево опубликовал историю Сен-Мартен-дю-Тийёль, поместья, некогда принадлежавшего отцу Маргариты. Ле Прево, маститый историк-краевед Нормандии, уроженец Тийёля, посвятил этому делу несколько страниц, утверждая, что Маргарита действительно стала жертвой Ле Гри, и что сквайр был справедливо покаран за своё преступление. Ле Прево признаёт, что со времён процесса возникла масса сомнений в истинной виновности Ле Гри. Однако историк подчёркивает, что тогдашняя политика двора короля Карла, лояльная к сквайру и предвзятая к Маргарите, подготовила определённую почву, на которой современные историки и строят свои домыслы, порочащие даму.

Ле Прево осуждает лиц, искажающих исторические факты, утверждая, что Ле Гри, как фаворит и протеже графа Пьера, был принят в Париже лично королём и его дядьями «с благосклонностью, которой тут же подпел дружный хор летописцев того времени, и многие современные историки лишь продолжили сию традицию, не утруждаясь глубинным изучением данной проблемы, как это делается в отношении большинства общепризнанных исторических фактов». Он также утверждает, что «вряд ли декадентский двор Карла VI мог разжалобить вопль отчаяния безвестной провинциалки, которая в глазах короля и придворных была не более чем дочерью этого старого предателя Робера де Тибувиля». В заключение, Ле Прево осуждает историков, небрежно излагающих мнение хрониста Сен-Дени, утверждающего, будто дама обозналась. Он советует им перечитать первоисточники (иллюстрируя это выдержками), включая заметки Жана Ле Кока, адвоката сквайра, «который, тщательно взвесив аргументы обеих сторон, склоняет чашу весов не в пользу своего подзащитного».

Противоположная точка зрения была высказана в 1880-ых Ф.Ле Грикс -Уайтом, который утверждал, что является прямым потомком Жака Ле Гри, выражая негодование по поводу позорной гибели своего предка, абсолютно несправедливой по его мнению. Ле Грикс яро отстаивает честь своего предка, указывая на ошибки в хронике Фруассара, по-видимому, даже не ознакомившись с судебным протоколом или отчётом, сделанным адвокатом сквайра (оба документа были к тому времени уже неоднократно изданы). Ле Грикс сомневается, что сквайр мог добраться до места преступления и обратно за отведённое время (хотя его данные, полученные у Фруассара, ошибочны). И даже соглашаясь, что «ни один судебный процесс не смог бы пролить больше света на это дело, которое и по сию пору — тёмный лес», Ле Грикс вновь приводит древнюю легенду о том, что якобы другой человек позднее сознался в означенном преступлении, как «неопровержимое доказательство» невиновности сквайра. Ле Грикс, рыцарь викторианской эпохи, считает обвинения Маргариты местью обиженной женщины, которую она вершила неосознанно, по ошибке, сводя счёты за гнусное преступление. Ни одно их этих утверждений не является неоспоримым фактом, свидетельствующим в пользу сквайра, но это наглядно иллюстрирует, сколь жаркие споры вызывает это дело, уязвляя порой чьи-то сокровенные чувства, даже спустя пять столетий после дуэли.