Последняя гимназия

Про новенького все забыли.

Химик стоял, опустив глаза, с тупым и мрачным выражением, которое всегда бывало у него при встречах и разговорах с воспитателями.

Но ни одна подробность разговора не была упущена им. Он чутко прислушивался и всё-таки никак не мог понять, что представляет собою Шкида.

– Это вам не старый режим! – кричал, пылая прыщиком, высокий воспитатель (дворник ожесточенно молчал). Это при старом режиме тиранствовали над воспитанниками, унижали и запугивали их, да-с… А нынче обращение всюду гуманное и человеческое, потому что воспитанники в некотором роде наши младшие товарищи, да-с…

Вдруг он замолчал. Дворник поднялся с полу и снял шапку.

В дверь вошел высокий пожилой человек, одетый в серый пиджак и синие кавалерийские рейтузы. У него было тяжелое худощавое лицо, маленькие глаза, блестящие за очками в роговой оправе, стриженные ёжиком волосы и широкие, похожие на лопухи уши.

– Новенький?

– Да, Виктор Николаевич, – разом заговорили оба воспитателя. – Только что прислали, от профессора Подольского.

Виктор Николаевич взял из рук Сашкеца бумажку, быстро проглядел её и уставился на Химика.

– Ты у меня смотри, каналья! – крикнул вдруг, багровея, заведующий. – Я, брат, не потерплю!… Я с тобой живо расправлюсь!

Викниксор подбоченился и топнул ногой (дворник расплылся в улыбке).

– Я тебя, голубчика насквозь вижу!… Ты так и знай, что воровства и хулиганства я не потерплю! Стой смирно! Выпрямься!… Вынь руки из кармана!… Ты у меня здесь по-другому заговоришь… Что?… Что ты там бормочешь?

– Я ничего… – потерявшись, прошептал Химик. Он никак не мог догадаться о причине гнева заведующего, зная за собой только одну вину: украденные у торговки по дороге в Шкиду две пачки папирос.

"Но как он узнал?" думал Химик.

– То-то, ничего. Если не нравится, можешь убираться на все четыре стороны. Я воров и хулиганов не держу!… – Викниксор закашлялся и приказал:

– Уведите!…

– А вы обратили внимание, Виктор Николаевич, – спросил в учительской Сашкец, – что новичок – инвалид?

– Нет, не заметил.

– У него нет левой руки.

Не успел Химик осмотреться в гардеробной, как воспитатель заторопил его, и они отправились в класс.

По первоначалу урок промелькнул быстро. Природовед – тусклое, обсыпанное пылью существо в

пенсне и черной студенческой тужурке – громким и вялым голосом объяснял про хитиновый покров. Что такое хитиновый покров, – новичок, понять не успел, потому что урок кончился.

В перемену Химика окружили шкидцы и стали рассматривать. Кто-то спросил фамилию – Химик ответил. Он удивлялся, что к нему не пристают и не задирают. Потом сосед его по парте, маленький и пухленький шкидец, по прозвищу Мышка, стал рассказывав про Шкиду. Прозвали этого шкидца Мышкой за маленький рост, круглость и внешнюю тихость.

Тихостью в Шкиде называлось умение тихо и незаметно делать "дела", что весьма успешно он проделывал с викниксоровской мамашей.

Эта подслеповатая, еле двигающаяся старушка, прозванная шкидцами Совой, готовила обычно на общей кухне. Всегда околачивавшийся там, имевший пристрастие к еде, Мышка, когда видел, что готовится что-нибудь по его вкусу, тихонько исчезал из кухни и, притаившись в темной прихожей около викниксоровской квартиры, терпеливо поджидал Сову.

– Витенька, – входила к Викниксору старушка, – сядь, покушай котлетку! – и протягивала перёд собой подносик.

Протягивала и не замечала своими уставшими жить глазами, что на подносике, кроме пустой тарелки, ничего больше не было, а Мышка в другом тёмном углу уже хрустел заботливо поджаренной котлеткой.

Ел осторожно, откусывая по маленькому кусочку – совсем по-мышиному…

Воспитателей Мышка величал халдеями, заведующего Викниксором, природоведа Амёбой, а высокого воспитателя Кирилла Ивановича знал попросту Кирой.

Со следующего урока начались Химиковы мучения. Каждый преподаватель вызывал его к доске и заставлял отвечать. Химик поспешно вылезал из-за парты, выходил вперед, но молчал. Глаза были опущены вниз, и лицо принимало привычное выражение – мрачное и тупое.

Худшие ожидания новичка оправдывались: в Шкиде действительно учились много. До обеда он вытерпел четыре урока, а на седьмом (третьем после обеда) его начало мутить.

– Ну что, кончились? – спросил он у соседа, когда прозвенел звонок и ребята начали вытаскивать шапки.

– Ум-гу… Два часа до ужина гулять можно…

– А потом?

– Потом – ужин.

– Не-е… После ужина что?

– Уроки опять. До чая… – И Мышка, напялив шапку-треух, убежал, а Химик медленно поплелся в зал.

Ребят в школе уже не было. Кто ушел на двор, кто на улицу, кто на дальнюю прогулку. И в этой гулкой тишине пустынного здания новичок почувствовал себя уютнее.

Он два раза съехал по перилам, покатался на подметках по свеже-натёртому паркету и пошел осматривать Шкиду.

Наверху ничего интересного не было, – детдом как детдом, только почище и поопрятнее, чем в институте у Подольского. Тянулись одной линией классы; умывалка, музей, спальни, гардероб.