Последняя гимназия

– Гуманизьм, – обрадовался халдей. – А ты знаешь, что такое гуманизьм?

– Нет,- чистосердечно сознался Голый: – не знаю А что?

– Гуманизьм, это есть студия гуманорум…

До этого в классе мало кто обращал внимание на нового халдея, – шумели, разговаривали, – но теперь сразу притихли. Купец, который всегда читал на уроках, изумился внезапной тишине и, оторвавшись от книги, пнул в бок Адмирала.

– Что тихо?… Витя?…

– Не-е… Стюдия…

– Стюдия? – изумился Купец. – Ну?

– Ей-богу. Селезнев говорит.

– То есть как так студия? – спросил Иошка, явно издеваясь. – Почему вдруг студия?… И отчего студия?… – Непонятно!

Но Селезнев рылся торопливо в своем брезентовом портфельчике и потом выволок на свет трепаный учебник новой истории Иванова, где на одной из страниц в примечании говорилось, что слово гуманизм происходит от латинского "студия гуманорум".

– Паскудство, а не учебник, – покачал головой Иошка. – Что у вас другого не было, что ли?

– Тише, – остановил Селезнев. – Про гуманизьм это я вам между прочим… Я у вас буду преподавать главным образом политграмоту.

– Все едино, – согласились шкидцы. – Шпарьте политграмоту.

– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул Селезнев. – Приготовьте тетрадки. Запишите. "Советская власть есть власть рабочих и крестьян…"

– Знаем, – ответили с парт.

– Тише… Написали?… пишите дальше: "Ленин есть вождь трудящегося пролетариата".

– Интересно, – подхватил Сашка. – Что это за "трудящийся пролетариат"?

Иошка же рассердился:

– Не буду я вам это писать.

– То есть как так?

– Да так!

А кто-то с задней парты, одержимый мрачным весельем, добавил:

– Корова пасху съела, тебе велела!

И здесь произошло нечто странное и необъяснимое с новым халдеем. Он затрясся, из розового превратился в красного и поросячьим голосом закричал:

– В-выйди вон!

Ребята так и шарахнулись на партах.

– Эпилептик, что ли? – с испугу предположил Иошка.

Халдей, не останавливаясь, кричал, поляскивая зубами.

– Да ладно, ладно… Успокойтесь…

– Выйди во-он!

Ребята топтались вокруг него, и, размахивая руками и перекрикивая друг друга, пытались втолковать ему, остановить его:

– Да замолчите! В чем дело, скажите нам?

Но халдей кричал.

– Да что мы вам сделали! Да хватит вам! Да будет!… Да замолчи ты, чёрт тебя побери!!!

Халдей кричал.

– Да кому выйти-то? – в отчаянии вцепился в него Адмирал.

Рёв прекратился. Все стояли посреди класса, и только один Купец продолжал сидеть на своём месте.

Селезнев указал на Купца.

– Ты выйди.

Купец апатично поднял голову.

– Я выйди?… А этого не хотел? – и его самых оглушительных размеров кулак протянулся к носу Селезневa. Халдей открыл рот, но ребята кинулись к Купцу и поволокли его с парты.

– Скорей… Уходи к чёрту!… Уходи, Купа… Смотри, опять пасть разевает.

Купец, выругавшись, ушел. Селезнев успокоился.

– "Интернационал есть международное объединение рабочих всех стран".

Ребята молчали.

Однако не все шкидцы оказались такими слабонервными, как четвероклассники. У кипчаков. У кипчаков Селезнев, прокричавшись до хрипоты, в изнеможении свалился в стул, а младшие, проведав о странностях нового халдея, встретили его дружным воплем:

– Выйди вон!

Так утвердился Селезнев в Шкиде…

2

Для Гришки и Лёньки дисциплина коллектива оказалась тягостной. Им скоро наскучило работать в юнкоме. Лёнька уже успел провороваться. Гришка бузил и занимался производством порнографических открыток. Книги, пожертвованные ими в читальню, они взяли обратно, чтоб загнать на рынке. На лекциях хулиганили, подсмеиваясь, курили, не обращая внимания на постановления общих собрании, а когда им делали замечания, покрикивали:

– Ну, ну, молчи!… Не твое дело учить членов Цека…

Наконец у "членов Цека" потребовали объяснений. Гришка и Лёнька дать их отказались. Состоялось собрание, и они ушли из организации.

Ушли озлобленные, с желанием отомстить.

На завтра на стене в столовой уже висела вновь

родившаяся газетка "День", где Лёнькиным фельетоном "Коллектив матерых матерщиков" против Юнкома открывалась кампания… Наряду с этим Гришка склонил Лёньку вступить в его предприятие, носившее громкое название "Шкидкино", где предполагался "прокат порнографических туманных картин собственного производства…". Предприятие оказалось выгодным. Друзья бойко заторговали, но зато много шкидцев уже через несколько дней были кругом в долгу у ловких предпринимателей…

А Юнком медленно переживал кризис. Вначале казалось, что уход двух шкидцев, учредителей коллектива, развалит всю организацию, – на это и били ушедшие, об этом злорадно писал "День".

Но Юнком оправился, пополнился новыми членами; вместо громоздкого и медлительного "Ц. К." учредили президиум из троих человек: Иошки, Дзе и Сашки. А оправившись, – обрушился на врагов.

Первым своим постановлением обновленный коллектив прикрыл "Шкидкино", лавочку похабщины, которая окончательно превратилась теперь в гнездо вымогательства и ростовщичества.

Оставшиеся без доходов редактора, доведённые этим до бешенства, с новой силой ударили по Юнкому…

Коллектив решился и здесь. Многим, правда, было жалко расправляться с бывшими товарищами, но – так было нужно…