Последняя глава (Книга 1)

Она оторвалась от стены и прошла мимо них в столовую; Ферз шагнул за ней.

- Если я вам понадоблюсь, я буду здесь, - сказал Адриан и закрыл за ними дверь.

Муж и жена стояли друг против друга, тяжело дыша, словно пробежали сто ярдов, а не прошли всего три.

- Диана! - сказал Ферз. - Диана!

Казалось, она лишилась дара речи, и он повысил голос:

- Я совсем здоров. Ты мне не веришь? Она опустила голову и продолжала молчать.

- Неужели у тебя не найдется для меня ни слова?

- Это... это от неожиданности,

- Я вернулся совершенно здоровым. Я здоров уже три месяца.

- Я рада... так рада.

- Боже мой! Ты все такая же красивая.

Он вдруг схватил ее, крепко прижал к себе и стал жадно целовать. Когда он ее отпустил, она упала на стул, задыхаясь и глядя на него с таким ужасом, что он закрыл лицо руками.

- Рональд... я не могу... не могу, чтобы все было, как раньше. Не могу... не могу!

Он бросился перед ней на колени.

- Я не хотел тебя пугать. Прости меня!

В полном изнеможении оба встали и отошли друг от друга.

- Нам надо поговорить спокойно, - сказал Ферз.

- Да.

- Ты не хочешь, чтобы я жил здесь?

- Это твой дом. Поступай так, как тебе будет лучше.

У него опять вырвалось нечто похожее на смех.

- Для меня будет лучше, если и ты и все остальные станете относиться ко мне так, будто со мной ничего не случилось.

Диана молчала. Она молчала так долго, что у него снова вырвался тот же странный смешок.

- Не надо! - сказала она. - Я постараюсь. Но я должна... у меня должна быть... своя комната.

Ферз поклонился. Внезапно он метнул на нее подозрительный взгляд.

- Ты любишь Черрела?

- Нет.

- Кого-нибудь другого?

- Нет.

- Значит, боишься?

- Да.

- Понимаю. Естественно. Что ж, не нам, богом обиженным, ставить условия. Бери, что дают. Пошли, пожалуйста, туда телеграмму, чтобы они прислали мои вещи. Тогда они не смогут поднять шум. Я ведь ушел оттуда, не простившись. Наверно, мы и должны им еще что-нибудь.

- Конечно. Я обо всем позабочусь.

- Можем мы теперь отпустить Черрела?

- Я ему скажу.

- Позволь мне.

- Нет, Рональд, это я сделаю сама, - и она решительно прошла мимо него.

Адриан стоял, прислонившись к стене напротив двери. Подняв на нее глаза, он попытался улыбнуться; он угадал развязку.

- Рональд будет жить здесь, но отдельно. Друг мой, спасибо за все. Пожалуйста, снеситесь с клиникой от моего имени. Я буду сообщать вам обо всем. Теперь мы пойдем с ним к детям. Прощайте!

Адриан поцеловал ей руку и вышел из дома.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Хьюберт Черрел стоял на пороге отцовского клуба на Пел-Мел, - это был клуб для высшего офицерства, куда ему еще не было доступа. Ему было немного не по себе, потому что он питал к отцу уважение, несколько необычное в наши дни, когда с отцом обращаются как с недорослем или говорят о нем "мой старикан". Вот почему он волновался, переступая порог этого дома, где люди крепче, чем где бы то ни было, цеплялись за привилегии и предрассудки своего века. Впрочем, в тех людях, которые находились в комнате, куда его провели, незаметно было ни заботы о своих привилегиях, ни предрассудков. Невысокий живой человек с бледным лицом и щетинистыми усиками покусывал кончик пера, пытаясь сочинить письмо в "Таймс" о положении в Ираке; скромного вида бригадный генерал с лысиной и седыми усами обсуждал с высоким, скромного вида подполковником особенности флоры на Кипре; какой-то совершенно квадратный человек с квадратным лицом и свирепым взглядом сидел на подоконнике так задумчиво, как будто только что похоронил свою тетку, и раздумывал, не переплыть ли ему летом Ламанш; а сэр Конвей читал "Альманах Уитэкера".

- А, Хьюберт! Здесь тесно. Пойдем в холл.

Хьюберт сразу почувствовал что не только он собирается сообщить кое о чем отцу, но и тот хочет сообщить кое о чем ему. Они уселись в нише.

- Зачем ты приехал?

- Папа, я собираюсь жениться.

- Жениться?

- На Джин Тасборо.

- Вот как?

- Мы хотим взять особое разрешение и не устраивать никакой шумихи.

Генерал покачал головой.

- Она прекрасная девушка, и я рад за тебя, но дело в том, что положение твое осложняется. Я сегодня кое-что об этом узнал.

Хьюберт вдруг заметил, какой у отца измученный вид.

- Вся каша заварилась из-за туземца, которого ты пристрелил. Требуют твоей выдачи по обвинению в убийстве.

- Что?

- Чудовищная история, но мне не верится, что они будут на этом настаивать: ведь, ты говоришь, он напал на тебя первый, - к счастью, у тебя остался на руке шрам. В боливийских газетах, по-видимому, поднялась дьявольская буча, а все эти туземцы стоят друг за друга.

- Мне надо сейчас же повидать Халлорсена.

- Надеюсь, правительство не станет торопиться.

Отец и сын долго сидели в большом холле, молча уставившись в пространство с одинаковым выражением лица. Где-то в глубине души они давно побаивались, что дело примет такой оборот, но ни тот, ни другой не позволяли себе в этом сознаться; не мудрено, что удар оказался для них таким болезненным. Генерал страдал еще больше, чем Хьюберт. Мысль о том, что его единственного сына потащат на другой конец света по обвинению в убийстве, мучила его, как кошмар.