Последняя игра чернокнижника

От свежего воздуха кружилась голова. Мы стояли на высокой скале, леса внизу сливались в зеленую кашу с тонкими нитями рек. Позади мялись люди и не знали, что со мной делать. Не знала теперь и я. Но понимала, в чем был план мудрой пленницы — она выбрала единственный способ заставить захотеть ей помочь. Никакой силой она бы этого не добилась. Я теперь ее адептка, вольная идти куда угодно, но желающая вернуться к своей Богине, способной передвигать горы, наполнять моря, оплакивать потери и мечтающей закончить путь под родным небом. Я желала ей свободы. Или хотя бы смерти. Во мне просто не было столько циничной расчетливости, чтобы пожелать ей третьего. Даже при условии, что каждое ее слово было лживо, — саму суть это не меняло. И чувствовала — с комком в горле чувствовала — многое прозвучавшее было неискаженной истиной. Ведь, как говорил Ринс, правда причиняет куда больше бед, чем ложь. Вранье упрощает мир, делает его для кого-то слаще. Этот мир вокруг, со всеми его магическими чудесами, стал сегодня намного сложнее, чем был вчера. И он должен рухнуть во благо одной маленькой справедливости. Или он должен продолжать развиваться, если об одной справедливости забыть.

— Ар-ртоеллах-ги-Ринсен.

Глава 34

Я оказалась в небольшом зале, в котором до сих пор бывать не приходилось. Что-то наподобие затемненного кабинета. И снова полки с книгами — похоже, в своей спальне айх хранил далеко не все архивы.

Он вместе с Ноттеном склонился над столом, ведя пальцем по большой развернутой карте. Но сразу после того, как я обозначилась за его спиной, резко выпрямился и развернулся. Раздался облегченный выдох — и странно, что он принадлежал Ноттену, а не моему так называемому «мужчине». Не сомневаюсь, что он искал, все это недолгое время — не больше двух цинов, пытался угадать, где я и как меня вытащить. Однако выражение его лица отнюдь не отражало крайнего волнения. Меня отчего-то такая реакция расстроила, будто бы я уже мысленно себе нарисовала его истерику от моей потери. Голос его тоже — о, как это было знакомо — звучал спокойно и равнодушно:

— Ты Катя или Богиня? — увидел кривую вымученную улыбку на моем лице, понял ответ и продолжил спрашивать: — Хорошо. Ты в порядке? Лекарь нужен?

— Нет, — я качнула головой. — Со мной все хорошо. Теперь.

— Да, меня тоже сильно сдавило натянутой связью. Ты была где-то слишком далеко, даже думать сложно. Что произошло?

Я медленно прошла к стулу, собирая идеи, которые успела обмозговать. Пока выдавать все свои сомнения бессмысленно — айхи не поймут, не разделят. Села, посмотрела прямо — сначала на взволнованного и все еще бледного Ноттена, затем на Ринса. Говорила, не отводя взгляда от черной повязки:

— Я была у нее… у Богини, — пояснила сразу, чтобы не переспрашивали. — Она каким-то образом смогла завладеть ненадолго моим телом и перенесла к себе. Возможно, я эту возможность и дала — целый день практиковалась в мелких заклинаниях и очень устала.

Ринс подхватил за спинку другой стул, в воздухе круто развернул и с грохотом поставил перед Ноттеном. Толстяк благодарно улыбнулся и присел. Он же и выдал свои предположения:

— Или Богиня стала настолько сильной, что на совсем короткое время может докричаться до любого из потенциальных сосудов. Не вини себя, Катя, она пробилась бы в твое сознание в любом случае — не сегодня, так завтра. Но как же ты смогла вернуться?

Это было самое сложное — сказать правду, при Ноттене все равно лгать не выходит. Но правду частичную, не открывающую всей картины, ведь в ином случае мне уже не дадут пространства на осмысление и собственные решения:

— Она меня отпустила.

— Что? — вопрос прозвучал сразу с двух сторон, хотя и с разными интонациями.

И я повторила:

— Она отпустила меня сама. Спросила моего согласия — я отказала. Мне было плохо… ну, от нашей клятвы. Возможно, Богиня не увидела смысла в пытках и уговорах.

Ноттен подался вперед, вглядываясь в мое лицо небесно голубыми глазами.

— И не попросила больше ничего? Отпустила из жалости к твоему состоянию? Не угрожала, не уговаривала? Ничего больше не говорила? Звучит весьма странно… Разве у нее есть другой сосуд?

Лучше бы белого айха здесь не было. Сама его аура заставляла выложить все на блюдечке. Я прикрыла глаза и несколько раз мысленно повторила: «Май-йох», подавляя в себе светлую магию, которая так отчаянно рвалась к Ноттену и искренности. После третьего раза эта тяга заметно снизилась. Открыла глаза и произнесла отчетливо:

— Больше ничего важного. Насколько я поняла, других сосудов у нее нет. А ее недавний голод был ненамеренным — так Богиня тосковала по человеку, в котором видела свое спасение. Не убивайте пришельцев — и не получите повторения.

Ноттен недоверчиво качал головой, а потом и озвучил причину:

— Ты что-то скрываешь. Никак не могу понять что именно и, главное, зачем…

Ринс шагнул вперед, привлекая мое внимание к себе:

— Катя, ты говоришь правду?

Соврать ему было намного проще — больше меня не сдерживала клятва: