Последняя иллюзия

Место, куда они приехали, было далеко от центра города. Это была зеленая улица с двумя или тремя этажными старыми домами.

Иосиф хорошо заплатил водителю и тот благодарил его, пока он не скрылся в подъезде дома. Это был темный и пахнущий сыростью подъезд. Поднявшись на несколько ступенек, Иосиф оказался на лестничной площадке с двумя дверьми без номеров.

— Какая же дверь из них? — прошептал Иосиф и постучал в одну из них, так как на ней не было звонка.

Дверь открыла пожилая женщина и, сощурив в темноте глаза, спросила:

— Вы кого хотите?

— Извините меня, но я пытаюсь найти квартиру, где проживает Валентина Ивановна Ковалева.

— Ковалева? А вы кто?

— Я друг детства ее сына, Владимира. Мы жили в одном дворе в Баку. Я приехал из далека повидать их.

— А откуда вы приехали?

— Из Америки.

Сощуренные глаза старухи мгновенно округлились и ее интерес к молодому человеку сразу возрос. Она решила приоткрыть дверь по— шире.

— А Валя уехала, — проговорила она осекшись.

— Уехала? Куда? Она уехала с Владимиром?

Тут старушка распахнула дверь полностью. Ее старое лицо смягчилось. И она спросила:

— Как тебя зовут-то сынок?

— Иосиф.

— Иосиф, — как эхо повторила старушка, — красивое имя, — зачем-то сказала она.

— Ну а меня зовут Пелагея Николаевна. Ты, сынок, приехал из далека, если желаешь заходи в дом и я расскажу тебе что знаю.

Иосиф вошел в квартиру. Пахло старыми, залежавшими вещами. Пахло так, как обычно пахнут квартиры одиноких и старых людей. Пелагея Николаевна проводила его в столовую, усадила за стол, накрыла свежую скатерть, поставила на стол сахарницу, варенье, кусок пирога и заварила чай. Затем она уселась напротив Иосифа, который терпеливо сидел и ждал.

— Иосиф, скажи мне, как там живется людям в Америке?

— Да по разному, Пелагея Николаевна.

— Ну люди, довольны жизнью или нет? — настаивала она.

— Одни довольны, другие нет, — вновь уклончиво ответил Иосиф.

— Да и у нас тоже самое. Одни довольны и даже очень властью, а другие ругают ее на чем свет стоит. А у нас, старых и одиноких, жизнь при всех секретарях и президентах не сладкая была и есть. Всю жизнь работали, а старость свою доживаем в бедноте. Вот так. Да видно везде на Земле так, — успокоила себя Пелагея Николаевна.

Иосиф не стал ее переубеждать.

— Так что вы хотели мне рассказать? — Иосиф решил напомнить о цели его визита.

— Да, да, старая стала, все забываю. Валя уехала три года назад к своей младшей сестре в Новосибирск. Ее старшая сестра Мария умерла здесь пять лет назад.

После некоторой паузы она продолжила:

— Да, я помню, — задумчиво сказала Пелагея Николаевна, — Володю. Он был хорошим парнем. Такой вежливый, обходительный. Очень мать свою любил. Все соседи его любили. И на работе имел уважение.

Наконец, Иосиф решил прервать старушку:

— А почему вы говорите в прошедшем времени, почему он был хорошим парнем?

Старушка, потупив глаза, прокашлила:

— Нету его в живых, погиб он в Чечне.

Тут Иосиф, который ожидал услышать все, что угодно, только не это, стал медленно подниматься со стула, лицо его стало белым как у приведения. Кулаки сжались в бессильной злобе. Старушка, не на шутку испугавшись такой реакции Иосифа, подскочила к нему и, обняв за плечи, запричитала:

— Сынок, сынок, что с тобой, лучше тебе присесть на диван, пойдем, сынок, вот так, садись, сынок, — она слегка потянула его вниз, усадив его на диван и побежала на кухню за водой.

Присев, Иосиф опрокинув голову на колени, обхватил лицо руками и горько заплакал навзрыд.

Старушка охнула от неожиданности. Давно она не видела как плачет интеллигентный, хорошо одетый и трезвый мужчина. Она совсем растерялась, но потом подошла к нему и стала гладить его красивые вьющиеся, светло-каштановые волосы. С этой незнакомой старушкой Иосиф чувствовал себя совершенно свободно, так как если бы был один. Даже перед родителями он смутился бы. Но сейчас он совершенно не стесняясь рыдал так, как он не плакал лет двадцать. Через некоторое время Иосиф почувствовал огромное облегчение, как-будто с него сняли тяжелый груз. Слезы облегчили его потрясенную душу, которая впервые столкнулась со смертью близких ему людей. Успокоившись, но все еще всхлипывая, не понимая, как это он всегда такой сдержанный, умеющий держать себя в обществе человек, так сорвался. Эта разрядка была такой мощной, как-будто он оплакивал не только то, что ему пришлось пережить за эти дни, но и большую часть своей иммигрантской жизни. Казалось, он выплакал и разрядил всю многолетнюю иммиграционную напряженность, которая накопилась в нем. Его переполняли совершенно новые ощущения, которые он никогда не испытывал в своей жизни.

Приобретя способность говорить, Иосиф произнес скорее себе самому:

— Что это было со мной?

— Все путем, все путем, — тараторила старушка, тоже чувствуя себя немножко не в своей тарелки, продолжая поглаживать его по голове и по спине.

— Я прошу извинить меня за мое состояние. Но….

— Да ты что, сынок, что ты такое говоришь. Я так рада, что ты зашел ко мне. Я целый день одна. Хоть с человеком поговорила.