Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— И это неправда, — ответил Розниекс. — Вашу машину во дворе не видели с тех пор, как жена легла в больницу.

Уступс поерзал на стуле.

— Машина стоит не во дворе, а в гараже, — отбарабанил он. — Согласно инструкции! — И посмотрел на следователя в ожидании.

Розниекс сидел спокойно, положив руки на стол — светловолосый, усталый, в хорошо сшитом кителе, гладко выбритый, без модных усов и бороды; его серые глаза пристально смотрели на Уступса, фиксируя каждое движение его лица.

— По инструкции, безусловно, так оно и должно быть. Но в действительности вот уже больше месяца ваша машина почти каждую ночь в гараж не возвращается. Не было ее там и в ночь на двадцать пятое. Отметку в журнале о том, что машина вернулась вечером после работы, диспетчер Лейнерте сделала лишь наутро — после того, как вы ее об этом попросили.

Уступс сидел, уставившись в одну точку на стене.

— Итак, где вы были с машиной двадцать четвертого с десяти до двенадцати вечера? — раздельно проговорил Розниекс. Вновь заданный вопрос прозвучал более значительно.

Уступс чувствовал, что ему трудно дышать. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, вымученной.

— Я живу далеко от гаража. И во дворе держать машину нельзя, соседи ругаются, что утром мешаю спать, когда завожу.

— Где же была машина? — настаивал Розниекс. Уступс помедлил:

— На площади, у новых домов.

Это прозвучало неубедительно, и Уступс безнадежно махнул рукой.

— Кто же это запрещал вам держать машину во дворе? — покачал головой следователь. — Двор большой, и машину вы ставили за сараями, там она никому не мешала. Но ночью двадцать четвертого ее там не было.

Уступс молчал.

«Слишком примитивная защита, у него нет заранее заготовленного варианта, какой разрабатывают опытные преступники, прежде, чем пойти на преступление. Но на дурачка он тоже не похож».

Розниекс снова включил магнитофон.

— Начнем с начала, — сказал он. — Двадцать четвертого вы работали с утра до четырнадцати.

— Да.

— А потом?

— Поехал к жене в больницу.

— А оттуда — к детям, в Елгавский район?

— Да.

— А оттуда?

Уступс дрожащими пальцами зажег сигарету, выпустил дым и зло процедил сквозь зубы:

— Не скажу!

— Вы вообще можете ничего не говорить. Закон дает обвиняемому такое право, — голос Розниекса стал жестким: — Но учтите: кровь сбитой женщины, ее волосы и другие доказательства обнаружены на вашей машине. Отпечаток протектора на одежде пострадавшей тоже изобличает вас. Суду этого будет достаточно.

— Обвиняемый? Я — обвиняемый?.. Кровь на моей машине? — непослушными губами прошептал Уступс. — Никого я не сбивал! — крикнул он, вскочив. — Нет, слышите? Нет! — В глазах его был ужас. — Я заметил бы! Не может быть! — и он медленно опустился на стул.

— Пили в ту ночь?

— Нет! Не пил! И никого не сбивал! Слышите! — Он обхватил голову руками, медленно раскачиваясь на стуле.

— Что вы делали близ станции Пиекрастес?

— Я там не был!

— Вообще никогда не бывали?

— Нет, оставьте меня в покое! В тот проклятый день, двадцать четвертого сентября, который вас так интересует, я там не был. Хотите пришить мне дело, ищите, на кого повесить? Нет и нет! — закончил он хрипло.

— Послушайте, Уступс! — медленно, спокойно проговорил Розниекс. — Может, перестанем играть в прятки? Я уже сказал: улик достаточно. Следы, найденные на вашей машине, неопровержимо свидетельствуют, что вы двадцать четвертого сентября близ станции Пиекрастес сбили женщину — Ольгу Зиедкалне. Свидетели показывают, что вы мчались без огней, сшибли ее наземь и скрылись. И поэтому я предъявлю вам обвинение не в нарушении правил уличного движения и не в непредумышленном наезде на человека, но в предумышленном убийстве. Однажды вас уже судили за хулиганство. Так что я посоветовал бы вам подумать и начать говорить.

Розниекс не спешил. Он знал, что скажет Уступс, каким будет его следующий ход. Но тот сидел, как парализованный. В его лице Розниекс прочел сомнение; значит, он уже проиграл — еще прежде, чем началась игра. Да и какие у него были козыри, что мог он разыграть? Уступс понял: игра проиграна. Губы его дрогнули.

— Ладно, — сдавленно проговорил он. — Скажу. Выключите только эту штуку, — он указал на магнитофон.

Розниекс нажал кнопку.

— Рассказывайте.

Глаза Уступса бегали из стороны в сторону, словно в поисках помощи.

— Ну, сбил я ее, — выговорил он почти безучастно. — Не заметил в темноте, лило как из ведра, дорога скользкая, не затормозишь, слишком поздно заметил, ну… — он умолк и глянул на Розниекса, ожидая вопросов.

— Рассказывайте, рассказывайте! — поощрил следователь.

— Да что еще? Я объяснил, как было. Я же не хотел…

— Почему не остановились?

— Испугался. А когда опомнился, был уже далеко. И страшно было возвращаться.

— Ясно, — кивнул Розниекс. — А откуда и куда вы так спешили?

Спокойствие следователя, казалось, озадачило Уступса.

— Ну, откуда… Из Лимбажи в Ригу. — Уступс смотрел на следователя с выражением покорности в глазах.

— Из Лимбажи, значит. А там что делали?

— Подвернулась халтура, — сказал Уступс уже бодрее. — Подвез одному то-се… Вы же о дорожном происшествии? Ну, а это — совсем другое дело.