Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— В Лиепае. Лиесма просила срочно привезти посылку. Ее родственник, моряк, иногда привозит кое-что…

Лицо Уступса покрывалось потом.

— Что значит — иногда кое-что?

— Ну, наверное, заграничные товары — женщины по ним с ума сходят.

— Давайте точнее.

— Да я больше ничего не знаю, это все так упаковано… Мне она подарила вот эти японские часы, — Уступс поддернул рукав. — Сами заводятся, показывают дни, месяцы. И еще зонтик, запонки…

— Часто вы ездили?

— Не очень. В этом году — четыре раза. Раньше Лиесма ездила со мной. В этот раз не смогла, я поехал один. У нее совпала смена… — теперь Уступс говорил охотно.

— Кто такая эта Лиесма, где живет? — мысленно следователь уже рисовал новую схему.

— Лиесма Паэглите. Улица Дзирнаву…

— Где работает?

— В Пиекрастском санатории, официанткой.

Розниекс, казалось, удивился.

— Во сколько въехали в Ригу?

— На часах было без четверти десять.

— Где оставили машину?

— Как всегда — у Лиесмы под окном.

— А ключи?

— Взял с собой, понятно. Да мотор любой мальчишка запустит и без ключа. И кабина по-настоящему не запирается. Только кому грузовик мог понадобиться? — Уступс с сомнением покачал головой.

— Вы услышали бы, если бы кто-то угонял машину?

— Наверное, нет. Шестой этаж, и… устал чертовски.

— Во сколько уехали наутро?

— Рано, около семи. Спешил на объект.

— В машине все было по-старому?

— В машине… В машине, говорите… Пожалуй, не все, только тогда я об этом не задумался. Решил — сам второпях так поставил.

— Что поставил?

— Да машину же. Она стояла хотя на том же месте, но не под таким углом, как привык. И включен был задний ход, а не вторая, как я всегда делаю.

— Больше ничего не заметили?

— Нет. Я гнал на объект. Немного подвез Лиесму.

— На вокзал?

— Нет, до кафе.

— Так рано?

Уступс пожал плечами.

Розниекс выключил магнитофон.

— Теперь слушайте внимательно, — сказал он. — Наш разговор пусть останется между нами. Это в ваших интересах. И Лиесме вашей — ни единого слова! Иначе, сами понимаете, придется вас изолировать.

— Вы что, меня не посадите? — недоверчиво воскликнул Уступс.

— Пока вы просто задержаны. Но сейчас можете быть свободными. Завтра в девять приедете подписать протокол.

Уступс медленно встал, недоверчиво оглядываясь, потом неловко поклонился и на негнущихся ногах попятился к двери. Внезапно остановился и вернулся к столу.

— У Лиесмы будут неприятности? Ну, за те вещички? — тревожно спросил он. — Я же не хотел ее заложить… — он смотрел на следователя побитой собакой.

— Поверьте мне, Уступс: эта Лиесма ради вас и мизинцем не пошевельнет, — усмехнулся Розниекс, собрал со стола бумаги и погасил свет.

XVIII

Сейчас станция Пиекрастес выглядела намного привлекательнее. Освещенная утренним солнцем зеленая постройка то показывалась, то скрывалась за обступившими ее со всех сторон желто-красными березами. Самые большие из них, вытянув сучья над крышей, стряхивали на нее сухие листья, как неаккуратный курильщик — пепел.

«Немые свидетели трагедии, — подумал Розниекс, шагая через рельсы. — Может, это и не фантастика вовсе, что деревья в своих кольцах, как на пленке, делают записи о происходивших событиях. Своими вершинами они могли видеть, куда девалась машина Уступса после убийства. А что, неплохая мысль. — Розниекс ободрился. — Сверху действительно можно хорошо рассмотреть и сфотографировать все лесные дороги и места, где убийца мог переждать с машиной. Может быть, удалось бы и следы найти. Вот бы сейчас вертолет и сильный увеличитель! Надо позвонить Кубулису, пусть попросит».

День выдался необычно хороший. Однако когда Розниекс отворил дверь вокзала, его поразил контраст. В зале ожидания было неуютно. Тусклый свет белесых трубок освещал коричневые, ободранные, испещренные надписями скамьи вдоль серых, давно некрашенных стен. На скамьях тут и там сидело несколько человек. С противоположной стены, как громадные дымчатые очки, смотрели два окошка касс с задвинутыми матовыми стеклами. Большинство ожидавших поезда пассажиров с большей охотой оставались на перроне или сидели на скамьях в скверике.

Розниекс выпустил дверь, и она с грохотом захлопнулась. Сидевшие вздрогнули.

— Вызванные явились? — спросил следователь у участкового инспектора Карклса, стоявшего, скрестив ноги и опершись на подоконник, возле кассы. Он был одет в черную кожаную куртку и такие же брюки, словно собирался участвовать в мотокроссе. — Товарищи, наша задача — как можно точнее вспомнить все, что происходило в тот вечер!

Высокая женщина с невыразительным лицом, таким, какие потом бывает очень трудно восстановить в памяти, одетая в пальто из коричневой искусственной кожи, шевельнулась, собираясь встать.

— Видите ли, — неуверенно сказала она, — мы с ней ехали в одном вагоне. Я уже тогда почему-то обратила внимание на несчастную. Но обо всем этом я уже рассказывала товарищу Стабиньшу… — она умолкла, вопросительно глядя на Розниекса.

— Знаю, — подбодрил ее Розниекс. — Все это занесено в протокол допроса. — Он подошел и сел рядом с женщиной. — И все же продолжайте, пожалуйста.

— Она выглядела взволнованной, озабоченной.

— Почему вы так решили?