Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Входите! — пригласил старческий голос, и дверь отворилась.

— Добрый вечер, — поздоровался Стабиньш. — Не ждали гостей, товарищ Стрелниекс?

— Такие гости всегда приятны. Заходите, не стесняйтесь! — пригласил невысокий, но крепкий, еще полный сил человек.

Они вошли в большую комнату («Метров двадцать пять», — на глазок прикинул Розниекс). Старомодная, черная массивная мебель свидетельствовала о том, что старик, вероятно, прожил здесь большую часть жизни. Высокий потолок, широкие окна, отличный обзор. Розниекс подошел к окну, отвел гардину. Уступс как раз подогнал машину к вязу. Отсюда кабина была хорошо видна.

— Садитесь, садитесь, — пригласил хозяин. — Чем могу быть полезен?

Улдис уселся на стул, скрестил руки на груди.

— Расскажите еще раз, товарищ Стрелниекс, что вы в ту ночь видели, что слышали…

— Всегда готов, как пионер! — с охотой отозвался старик и на мгновение смолк, сосредоточиваясь. — У меня в старости сон стал легкий — один глаз спит, другой глядит. И как назло, этот ходок всегда подгоняет свою машину прямо под мое окно. Я собирался уже сообщить автоинспекции. В тот вечер он приехал около десяти, но через час опять уехал. Я уж решил — будет тишина, хоть утром посплю. Но не тут-то было — в четыре сорок пять он снова тут как тут. Я зажег свет, подошел к окну, чтобы обругать его, как следует. Но опоздал. Дверца хлопнула, и водитель успел уже перейти улицу и ушел вон в ту сторону, — старик показал рукой.

— В сторону центра? — переспросил Розниекс.

— Ну да, к центру. Но это был не настоящий шофер. Того долговязого типа я давно приметил. А этот был поменьше ростом, одет вроде бы в комбинезон, на ногах сапоги.

Розниекс и Стабиньш переглянулись.

— Теперь смотрите, товарищ Стрелниекс, кто же из них! — Улдис встал, выключил и снова зажег свет. Это было сигналом. Старик и явившиеся понятые подошли к окну.

Дверцы кабины грузовика распахнулись. Уступс вышел, захлопнул дверь и пересек улицу. За ним из машины вылезли Пуце и еще двое мужчин среднего роста. Стрелниекс внимательно всматривался. Потом воскликнул:

— Второй, ну да, второй, и рост, и походка, и… и… одним словом, он!

Стуча сапогами, вошли люди с улицы. Взгляд Уступса выражал боязнь и вопрос. Пуце искоса взглянул на Стабиньша, тут же отвел взгляд и уставился куда-то в угол комнаты. Остальные двое остались у двери.

Розниекс присел к столу, вынул из сумки бланк протокола и приготовился писать.

— Итак, опознали вы кого-нибудь? — обратился он к старику.

— Узнал. Как не узнать! — Старик был явно доволен тем, что может оказать помощь. — Вот этот и есть, — указал он пальцем на Пуце.

— Значит, все же Пуце, — глухо проговорил Стабиньш. — Так и запишем. — От его самоуверенности не осталось и следа, он был словно ошеломлен неожиданным результатом.

Пуце бросил сигарету, придавил ее каблуком. Глаза его сузились, взгляд зажегся.

— Ну нет! — процедил он сквозь зубы. — Это вы мне не пришьете. Я здесь не был и машину не трогал.

— А где вы были в ту ночь? — В Стабиньше снова пробудился охотничий азарт, он уже забыл о неудаче с Уступсом: теперь в центр событий выдвигался Пуце.

Тот, сердито втянув голову в плечи, исподлобья смотрел на Стабиньша.

— Спал дома. Выпил.

— Кто может подтвердить?

— А почему это надо подтверждать?

— Значит, доказать ничем не можете.

Розниекс предложил Стабиньшу вести допрос. «Алиби в определенном смысле опасно, — подумал он, — преступник может заранее подготовить себе алиби, и мы нередко на это попадаемся. Но обычно никто не может сказать, что он делал в такой-то день и час, если это не связано с какими-то событиями, оставшимися в памяти».

— Эдгар Пуце! — услышал Розниекс голос Стабиньша. — Вы задержаны и поедете с нами!

«Может, и правильно». Розниекс пожал плечами и вместе с другими покинул квартиру старого Стрелниекса.

XXIII

Деревья уже совсем обнажились, стояли голые, темно-серые — как асфальт, как тротуары, как небо и каменные стены. «Эта улочка называется Зеленой, — подумал Ромуальд. — Почему не Серой? Есть такая песенка про оранжевое солнце, оранжевые деревья, оранжевый дом, мать детей… А почему не поют о серых улицах? Откуда только такие глупые мысли!» — оборвал он себя, подошел к подъезду и остановился.

Странное ощущение было у него с самого утра. Он словно ждал чего-то, надеялся: что-то случится. После смерти матери дома возникла пустота, которую ничто не могло заполнить, даже увлечения молодости. С Даной он больше не встречался. Он словно увидел ее в новом свете, и она показалась ему бесчувственной, чересчур эксцентричной и легкомысленной. Ромуальд не понимал только, почему не видел всего этого раньше.