Последняя из амазонок

Оставалось неясным, куда подевалась Селена. Болотные жители уверяли, что под землёй её больше нет. Они видели, как сразу после стычки с нашим отрядом она верхом на лошади выехала из неизвестного нам грота. По их словам, она ускакала на север. При этом с её пояса свисали три человеческие головы.

Наш отряд не мог пуститься в погоню, не предав земле тела погибших товарищей, однако оказалось, что люди боятся снова спускаться в ужасный подземный склеп. Правда, царевичу Аттику удалось собрать нескольких добровольцев, но на берегу горючего озера мужество оставило всех, кроме их командира. Аттик послал двоих наверх, чтобы призвать людей на замену, однако все остававшиеся наверху отказались лезть под землю. Наши люди не были трусами, и всё же трудно требовать от человека, чтобы он бестрепетно лез в зияющий зев самого ада.

На третий день сестра моя начала бредить. Тело её сотрясали конвульсии, а люди сторонились её, словно, побывав под землёй, она и сама превратилась в адское создание. Лишь отец, Аттик и Дамон проявляли к ней сострадание и пытались оказать посильную помощь.

Но на этом наши несчастья не закончились. Вскоре на лагерь обрушились и новые беды. Изо всех щелей и трещин тысячами выбирались чёрные, склизкие, бородавчатые жабы. Они не просто выпрыгивали на каждом шагу из-под ног, но забирались в торбы, в котелки с похлёбкой, под одежду. А стоило кому-то заснуть, как его плащ, словно коркой, покрывался мириадами отвратительных слизней и червей. И все попытки людей отделаться от этой мерзости сопровождались истошными, безумными воплями моей несчастной сестры.

Настоящую опасность представляли собой болотные жители. До недавнего времени туземцы, при всём своём неприязненном отношении к нашему вторжению, опасались нас и не осмеливались проявлять свою враждебность открыто. Однако стоило нашим людям пасть духом, как туземцы, почуяв это, расхрабрились. Единственную тропу, выводившую из болота, они перегородили вбитыми в землю заострёнными кольями, насыпали позади частокола земляной вал и, заняв оборону за этим укреплением, принялись забрасывать нас камнями и стрелами.

Поскольку увещаний они слушать не желали, Аттик приказал захватить пленника, надеясь, что наличие у нас заложника вынудит их к переговорам. Впрочем, это было легче сказать, чем сделать. Карлики отличались удивительным проворством, а если кому-то и удавалось ухватить одного из них за накидку, то крысиные шкуры тут же рвались и расползались, оставляя в кулаке нападающего какую-то мерзкую гниль, которую только и оставалось что поскорее с отвращением швырнуть подальше. Брошенная в тину, эта гадость смешивалась с ней, а высвободившийся карлик улепётывал по грязи, юркий и прыткий, как жук-плавунец.

Коротышки упорно обстреливали нас из-за своего укрытия. Оружием служили им крохотные, будто игрушечные луки, а стрелами — лёгкие, тонкие, заострённые прутики, лишь царапавшие кожу. Скоро мы поняли, что относиться к ним с пренебрежением — большая ошибка. Колючки были смазаны ядом: места уколов распухали и гноились, вызывая приступы лихорадки и тошноты, а под конец и конвульсии.

Аттик обещал нашим мучителям любой выкуп: лошадей, золото, хоть целый корабль, лишь бы они дали нам возможность уйти. Но обитатели трясин, обнаглев и раззадорившись, не желали вести никаких переговоров. По ночам они вылезали из-за своего частокола, разбрасывали в тине ядовитые шипы и метали в спящих людей отравленные дротики.

Тем временем моя сестра пришла в себя и, обратившись не к отцу или дяде, а напрямую к Аттику, сообщила о том, где можно подобрать останки наших товарищей. Следуя за ней, мы проникли в потаённую пещеру и сложили скорбный погребальный костёр, на котором кости павших обратились в пепел. Осознав положение, в котором оказался отряд, Европа заявила, что нынче же ночью мы должны прорваться на свободу или умереть. Странно, но её слова прозвучали столь убеждённо и властно, что натерпевшиеся от Селены люди и не подумали перечить сестре.

Ей дали масла, чтобы соскрести с тела грязь, и она отошла в сторону, желая совершить омовение. И грубые воины, как один, без всякого приказа, отвернулись, чтобы не повергать её в смущение. Волосы сестры за время скитаний спутались и сбились в колтуны, так что расчесать их оказалось невозможным, и Европа попросту обрезала пряди ножом, полученным от одного из бойцов.

Когда мы вернулись из пещеры к месту нашей стоянки, оказалось, что Чада Лона совершили вылазку. Всё остававшееся в лагере было или украдено, или подожжено. Правота Европы больше не вызывала сомнений: нам следовало вернуться к кораблям, пока болотные карлики не захватили или не уничтожили и их. Дядя имел твёрдое намерение отослать нас с сестрой домой немедленно, как только мы выберемся к побережью.

Но оказалось, что у Европы на сей счёт было иное мнение. Она объявила, что отправится на север сама по себе; что же до отряда и старших родичей, то пусть они все провалятся в Аид.

— Ты ещё ребёнок и обязана повиноваться! — возмутился отец. — Клянусь Зевсом, ты будешь делать то, что прикажу я!