— Я имела дело с богиней, — возразила Европа, указав в сторону входа в нижний мир, — и без моей помощи никому из вас не выбраться отсюда живым.
И опять в её голосе прозвучала такая уверенность, что взрослые мужчины согласились выслушать наставления четырнадцатилетней девочки.
Первым делом Европа велела изготовить мокроступы, которые позволили бы людям пройти по трясине в обход частокола и защитили бы их ноги от вбитых в болотное дно отравленных кольев. Далее, она предложила уходить по двое, чтобы каждый из пары прикрывал товарища щитом. Руки и ноги следовало укутать тряпками, листьями или травой. И ведь верно, это могло послужить некоторой защитой от отравленных шипов и колючек. Двигаться надлежит молча, дабы не привлечь внимание богини, причём воздерживаться от восклицаний необходимо даже в бою, перед лицом смерти.
Наконец всё было готово. Вытребовав и получив коня, щит и копьё, Европа первой бросилась на прорыв, и наш отряд, следуя за ней, пробился к побережью, к позициям наших товарищей, охранявших корабли. Правда, трое из них, захватив лодку, уже пустились в самостоятельное плавание, надеясь добраться до дому. Болотные люди отступили, и остальные афиняне поспешно взошли на суда.
И снова отец потребовал, чтобы мы с Европой приготовились к отправке домой. И Европа вновь отказалась повиноваться.
— Моё дитя, тебе всего лишь четырнадцать! Ещё шесть месяцев — и ты станешь невестой.
— Никогда!
Обступившие сестру воины дивились её неслыханному безрассудству. И первым среди них был царевич Аттик, наречённый жених, которого она теперь публично отвергла.
— Ты пытаешься заткнуть мне рот, отец, опасаясь, что мой будущий муж, услышав столь дерзкие речи, не захочет взять меня в жёны! — не унималась Европа. — Но разве ты спрашивал меня, нужен ли мне муж и пойду ли я замуж? Так вот, мой ответ: нет! Ни один мужчина не будет властвовать надо мной.
— Прежде всего над тобой властвую я! — вскричал отец и занёс руку, чтобы отвесить ей оплеуху.
Но тут на его пути встал царевич Аттик. Европа шмыгнула ему за спину, выглядывая оттуда, как разъярённая кошка, готовая, если потребуется, царапаться и кусаться.
Отец в изумлении отступил.
— Клянусь богами, — пробормотал он, обводя единым жестом и меня, и сестру, — что за парочку адских кошек я породил?
Аттик прекратил этот разговор, сменив тему. По его словам выходило, что пока не может быть и речи о возвращении в Афины всего нашего отряда или какой-либо его части. Ибо возвращение означало бы, что кровь пролилась напрасно и хорошие люди погибли зря. Весть о нашем поражении наверняка донесут до дома трое дезертиров и представят всё случившееся в выгодном для них свете. Что же до него самого, то Аттик предпочитает смерть бесчестию.
— Я никогда не предстану перед своими отцом и матерью или перед родителями павших с вестью о позорном провале, — заявил Аттик, после чего обратился к Европе: — Ты последовала сюда за амазонкой Селеной?
— Да.
— Ты хотела присоединиться к ней?
— Да.
— И убежать с нею в Дикие Земли?
— Да.
— Но Селена отказала тебе, не так ли? Она не захотела иметь с тобой дела. Обозвала девчонкой и велела убираться домой.
Выражение лица Европы не позволяло ошибиться: именно так всё и случилось.
— Ты ненавидишь её за это. Ты ненавидишь Селену.
Моя сестра промолчала. Но эти слова и не были вопросом.
— Ты знаешь, куда она отправилась. Тебе надлежит последовать за ней и делом доказать, что, сочтя тебя ребёнком, она жестоко ошиблась.
Аттик выпрямился перед Европой.
— Поэтому, о, дева, я обращаюсь к тебе с предложением. Свяжи свою судьбу с нами. Направляй и наставляй нас, а мы будем следовать твоим указаниям.
— Аттик! — воскликнул, протестуя, отец. — Как ты можешь говорить такое девушке, ещё ребёнку...
— Я вижу перед собой не ребёнка, а женщину, Элиас, — оборвал его царевич. — И ничуть не стыжусь высказать то, что лежит на сердце у каждого из нас. Мы столкнулись с Селеной, преисполненной духа женщин-воительниц, и дух этот наполнил нас ужасом. Но дева, стоящая перед нами, твоя дочь, одержима тем же неистовым духом. Мне ведома его сила. Нуждаясь в нём, я желаю иметь его на своей стороне. Ты согласна отправиться в поход с нами, женщина?
Не дожидаясь ответа, царевич призвал своего оружейника.
— Дай ей оружие, — приказал он, — выдели на корабле койку для неё и стойло для её лошади. И отныне пусть никто не смеет обращаться с Европой пренебрежительно: относитесь к ней с тем же почтением, что и ко мне самому.
Сняв через голову короткий меч, Аттик вложил его в руки моей сестры.
Многие встретили его жест одобрительными возгласами. Отец был в ярости, но не мог ничего поделать. А вот Европа, чуждая каким-либо порывам, взирала на Аттика с холодной отстранённостью.
— Благородный господин, ты хочешь использовать меня в своих целях, — проговорила она.
— Это правда, — признал царевич, не сочтя нужным кривить душой. — Однако заметь: в данном случае наши цели близки, и если я стану использовать тебя, то ты точно так же сможешь использовать меня.
Книга третья
АМАЗОНСКАЯ ЛЮБОВЬ