Последняя из древних

Каждый день солнце поднималось в небо, а затем сползало вниз. Дочь уже знала в этом месте все, что оставалось неизменным. Запахи улеглись. Качание дерева стало знакомым. Ее ноги не превратились в веточки, но все больше и больше походили на мощные ветви дерева, на котором она спала. Это заставило ее задуматься, не может ли она сама превратиться в дерево. Возможно, поэтому деревья и казались такими живыми: они были одинокими дочерьми, стоящими вдоль хребта. Она узнала, что здесь когда-то жила семья. Не ее семья, другая. Дочь нашла каменный зуб – ручной топор, который уронили или забыли. Что за растяпы могли оставить топор? Он был не похож на те, что она знала. Кремень был другой формы. Она нашла старый очаг, следы огня, который зажигался много ночей подряд. На своем дереве она нашла углубления от рук и ног семьи, а сам ствол с этой стороны стал гладким от лазания. Это было смотровое дерево, его использовали для обзора. Интересно, что это была за семья и почему она ушла. В теневых историях Большой Матери о них ничего не рассказывалось. Вокруг ствола витали едва заметные следы давно ушедшего запаха семьи.

Она не охотилась, зато этим занимался Дикий Кот. Однажды он предложил ей мягкое тельце скальной мыши – щедрый поступок, но она мягко отклонила подарок. Кот странно покосился на нее и принялся грызть добычу.

Вокруг озерца были съедобные вещи, но в основном зеленые. Ей не нравилась зеленая еда, и она ела лишь столько, сколько требовалось, чтобы унять урчание в животе. Она пила воду, потому что жажда бывала острой, но больше ничего не делала для поддержания своей жизни. В основном она ждала того, что, по ее мнению, вот-вот должно было наступить: смерти. Она была вялой, унылой и опустошенной. Но каждое утро, проснувшись, она обнаруживала, что голова все еще приклеена к телу. «Вар», – сердито ворчала она без обычного добродушия, скорее ужасаясь тому, что тело все еще в целости и сохранности.

Ее злоключения продолжались. Леопард так и не пришел, чтобы растерзать ее и быстро покончить с ней. Вороны не выклевали ей глаза. Молния не ударила в темя. Ее тело упорно сопротивлялось обратной стороне земли. Ничего не изменилось. Как будто извечный цикл земли остановился. Она не стала старше. Не изменилась, хотя и желала этого несколько дней назад. Но теперь мгновение растянулось навечно. Вдали от семьи она и время оставила позади.

И вдруг, как только она убедилась, что все всегда будет по-прежнему, изменения настигли ее. Время только задержалось на мгновение, а теперь взорвалось. Изменение появилось в воздухе утром, когда она стояла возле озерца. По долине реки пробежала дрожь тепла. Она закрыла глаза, приподняла верхнюю губу и попыталась почувствовать, что это. Она наклонила голову в сторону места встречи вниз по реке – возможно, семьи решили собраться раньше времени. Но дрожь шла не оттуда. Воздух в той стороне оставался прохладным, сухим и спокойным.

Лед затянул все мелководье и только-только ослаблял свою хватку. Рыба еще не могла плыть на нерест, так что едва ли какие-либо семьи уже пришли и разбили лагерь. Она направила свое чувствилище вверх по реке, к следующей развилке. Там стала жить ее сестра, когда сделалась Большой Матерью, но это было слишком далеко, чтобы почувствовать какие-либо изменения.

Тем не менее в воздухе было что-то тонкое, но в то же время тяжелое. И оно шло со стороны реки. Оно имело вкус железа и было густым, как кровь. Открыв глаза, Дочь посмотрела туда, где пролегала территория семьи, а затем побежала к своему дереву. Тихо, цепляясь руками, она взобралась на верхушку и раздвинула ветки грубыми, как кора, пятками. Здесь, наверху, найдя место, чтобы пристроить ноги и руки, она чувствовала тела семьи, которая жила здесь прежде. Кора сохранила память о них, хотя и слабую. Теперь Дочь чувствовала, как отполирована древесина в местах, где семья взбиралась на это же дерево. Она и сама стала этой семьей, взбираясь по следам всех рук и ног, которые пользовались деревом на протяжении многих солнц и лун. Она думала, не их ли кровь она унюхала, вспоминала историю о том, что с ними случилось, Дочь увидела ее во сне прошлой ночью. Возможно, именно на это она и надеялась. Она положила ногу на толстую ветку, крепко обхватила ствол руками и прижалась к нему всем телом. Теплый ствол принял ее, и ее тело растворилось в стволе, как размягченный древесный сок.

Ее руки и ноги свесились к земле, в венах текли древесные соки, как будто это была кровь. Это была сила леса. Ее страх стал просто дрожью сосновых иголок. Легкая дрожь. Дочь прислушалась. Что там? Деревья стояли грядой, как неделимое тело семьи вдоль горного хребта. Колышущиеся ветки разговаривали и рассказывали друг другу о том, что видели. Одна ветка хрустнула. Несколько мертвых листьев, оставшихся на дереве после зимних бурь, зашелестели. Их секреты шуршали между ее конечностями. Тонкие сучки ломались, иголки тревожно стучали друг о друга. В их качании была грусть.