Последняя из древних

В какой-то момент, когда было еще темно, в палату вкатили еще одну женщину. Она только начинала рожать. Каждые десять минут она корчилась от боли и издавала самый одинокий стон, какой я когда-либо слышала. Моя матка болезненно сжималась в ответ, как волк, отвечающий на вой. Ее роды шли медленно. Я со страхом ждала следующего приступа ее схваток. Когда ее наконец увезли из палаты, за окном уже занялся рассвет. Рядом со мной захныкал Джейкоб – имя у него появилось после того, как я поговорила с Саймоном по телефону. Я подняла его; у него были маленькие коленки и такие крошечные мочки ушей, каких я никогда не видела. Я попыталась покормить его, но он не хотел брать грудь губами. Он прикусил сосок деснами, боль пронзила все мои нервы, и теперь настала моя очередь вскрикнуть. Женщина рядом со мной заворочалась в постели, повернулась к нам спиной и в ужасе натянула подушку на голову.

Как можно тише я встала, чтобы переодеть Джейкоба. Я ждала, что какашка такого малыша будет маленькой и симпатичной, как эти мочки ушей, но наткнулась на густую, зеленоватую, липкую массу. Я знала, что это меконий, вещество, которое заполняло его кишечник, когда он был в утробе матери, но одно дело – знать, что это такое, а совсем другое – очистить. Отбрасывая салфетку за салфеткой, я подумала, что, наверное, пользуюсь не тем орудием. Наконец на помощь пришла медсестра с толстой мочалкой. Она решила проблему несколькими взмахами, а потом коротко отругала меня за то, что я так долго держала Джейкоба на холодном воздухе. Она была права. Он дрожал. Женщина рядом с нами громко вздохнула. Медсестра запеленала Джейкоба и положила в коляску рядом с моей кроватью. Его маленькие губы дрожали. Полагая, что тепло моего тела быстро согреет его, я подняла его и положила к себе под одеяло. Но тут протянулась проворная рука, и медсестра вырвала его у меня.

– Ne dormez pa sa vecle bébé danslelit, – возмутилась она. – Нельзя спать с ребенком.

Она положила его обратно в коляску. В больнице были свои порядки, не совпадавшие с моими.

Я выписалась из больницы, как только смогла царапать ручкой по бумаге. Врача обеспокоил цвет кожи Джейкоба. Поскольку доктор не видел Саймона – он вылетел ранним утренним рейсом, и его самолет, вероятно, только что коснулся посадочной полосы, – я объяснила, что у отца Джейкоба смугловатая кожа. Такой цвет, казалось мне, служит для кожи природной защитой, и меня даже радовало, что у моего ребенка она есть от рождения.

– Нет. – Врач покачал головой. – C’est la jaunisse[6].

– Желтуха?

– Небольшая. – Большим и указательным пальцами он показал расстояние около дюйма.

Он согласился выписать нас, при условии что Джейкоб будет получать много жидкости.

Через несколько дней меня должна была посетить акушерка. Я отмахнулась, заявив, что она мне не нужна: от одной мысли, что какая-нибудь из этих сварливых медсестер придет к нам домой, мне стало жутко. Я слишком устала, чтобы пережить такое вторжение. Лучше бы мы сами посетили клинику. Я вынесла новорожденного за порог.

Войдя в квартиру, Саймон впал в экстаз. С отстраненным замешательством я увидела, как его лицо растянулось в широкой улыбке, едва он взглянул на спящего Джейкоба. Глаза Саймона сияли, кожа блестела, и он был полон энергии, на мой взгляд, совершенно неуместной. Я умоляла Саймона не будить Джейкоба. Мне хотелось поспать хоть несколько драгоценных минут, но Саймон не удержался. Он расстегнул крохотный спальный комбинезон и осмотрел каждую часть тела ребенка. Он поцеловал маленький животик, сосчитал все пальчики и попытался определить, от кого он унаследовал форму носа.

– Вообще-то, похоже, что от моего дяди Алека, – сказал он.

– Это твой дядя в Йоркшире?

– Дядя Алек не дорос до этого. – Саймон засмеялся.

– Потому что у него был сердечный приступ, – категорически заявила я.

Саймон замолчал: он впервые отгадал по моему лицу, что мои ощущения при родах были больше похожи на смерть.

– Я должен был быть с тобой, – тихо сказал он.

– А что бы ты мог сделать? – Я готова была расплакаться.

– Держать тебя за руку.

– Это решала бы я.

– Потер бы тебе спину.

– Я, и только я.

Молчание. Саймон снова посмотрел на Джейкоба, потом на меня.

Я видела, что его губы зашевелились и замерли в поиске других слов, которые, казалось, застряли у него в горле. Саймон, который никогда не говорил ничего неуместного, сейчас не мог найти слов, которые могли бы хоть как-то утешить меня. Наверное, он наконец понял, что его ребенок чуть не умер. Даже будь он там, он ничего не мог бы сделать.

– Ты поспи, – сказал Саймон, обводя большим пальцем глубокие круги у меня под глазами. Он вынес Джейкоба из комнаты, но мне вдруг расхотелось спать. Меня как будто придавило. Только я отвечала за то, чтобы предотвратить смерть Джейкоба, а теперь только я должна была отвечать за то, чтобы его жизнь продолжалась.

– Может, принесешь его сюда, Саймон? Просто чтобы я его видела.

– С ним все в порядке.

– Через минуту он проголодается.