Последняя из рода Болейн

От тона, каким это было сказано, Мария задрожала, но ее все еще разбирала злость. По какому праву он приказывает ей ложиться с ним в постель? Чуть дальше по коридору спала в своих покоях Анна, которая считает Вильяма Стаффорда самым нежным и учтивым любовником. А отец все еще мечтает использовать ее ради каких-то своих целей. «Можешь служить подстилкой для Стаффорда, раз тебе так хочется», — сказал он ей когда-то. Она же не принадлежит никому из них, и нечего ею распоряжаться!

Она почувствовала его руки сзади, на шнурах платья, и изо всех сил рванулась прочь. Не ожидавший этого Стафф опустил руки, а Мария бросилась от него к камину. Сильные руки тут же подхватили ее, оторвали от пола и бросили на постель, большую часть которой тут же покрыли ее пышные юбки и волны распущенных волос. Рядом на постель рухнул и сам Стафф.

— Убери от меня свои… — начала было она, но он так прижал ее к себе, что их носы соприкоснулись. Он не посмеет насиловать ее в Уайтхолле: кругом люди, а стражи у покоев сестры неминуемо услышат крики. Все узнают о Марии и Стаффорде, а на это он ни за что не пойдет. Он просто блефует.

Мария оттолкнула его, а то, что было после этого, ей потом так и не удалось припомнить. Она собиралась вступить с ним в борьбу, но вместо того лишь отвечала на его пылкую страсть своей, не меньшей. Когда все осталось позади, она крепко прижалась щекой к его щеке, а ее губы задержались на его виске, покрытом короткими волосками. Она рассмеялась — радостно, неистово.

— Чему смеешься, любимая? — спросил Стафф.

— Дело не в том, Стафф, что ты сильнее меня. Это моя любовь к тебе сильнее.

«Вот единственный во всем мире мужчина, которому я отдамся охотно, позволю распоряжаться собой», — подумалось Марии, погрузившейся в водоворот страстей. Но это другое дело — ведь она сама хочет, чтобы было так.

Когда он перестанет ее целовать, она ему все скажет. Скажет, что готова по своей воле обвенчаться с ним, как он и просил, едва лишь им удастся спастись от львов, которые со всех сторон окружали их в этом логове.

Глава двадцать шестая

24 октября 1532 года

Замок Кале

Хотя небо над старинным французским приморским городом Кале было голубым и безоблачным, а октябрь в том году баловал всех теплыми солнечными деньками, внутри огромного белого замка, воздвигнутого на прибрежных скалах, сгустились мрачные грозовые тучи. Чуть ли не всю неделю Анна Болейн бушевала и неистовствовала, возмущаясь «самым тяжким оскорблением и самой черной изменой, с какой только приходилось сталкиваться» — так она это называла. Она сделалась так раздражительна, что фрейлины ее свиты поеживались от страха или же молча кипели от негодования, а те, кто еще тайком сочувствовал королеве Екатерине, хихикали в кулак. Но ни одна из них не осмеливалась появиться на глаза взбешенной до крайности Анне — ни одна, кроме ее сестры Марии. Вот кто в полной мере сознавал, сколь безжалостны требования политики, когда они сталкиваются со страданиями женского сердца и муками уязвленной гордости.

— Да как они смеют? Как они только посмели? — повторяла Анна в сотый раз за эти пять дней, с тех пор как Генрих Тюдор и мужчины его свиты ускакали охотиться и бражничать с французским королем и его свитой, также состоявшей сплошь из мужчин. — Стану королевой Англии, вот тогда посмотрим, посмеют ли они задирать нос во время следующей встречи. А за нынешнее я заставлю французов ползать в пыли у моих ног!

— Анна, — проговорила Мария, когда сестра умолкла, обессилев от очередной вспышки гнева. — Новая королева Франции Элеонора приходится племянницей королеве Екатерине. Ей фамильная гордость не позволяет привечать тебя. Ты же и сама это понимаешь, что бы ни говорила.

— Франциск должен был заставить ее прибыть сюда и приветствовать нас. И тем более нет никаких причин, по которым вместо королевы не могла бы явиться его столь горячо любимая сестра Маргарита. Или она, сделавшись королевой Наваррской, слишком осмелела? Когда я жила здесь, мы были знакомы. Да и Франциска она любит больше, чем любая из его королев. А я — подумать только! — читала ее паршивую непристойную книжонку, чтобы обсудить с ней. — Анна стремительно прошла мимо Марии, потом развернулась, шурша пышными юбками, и зашагала в обратную сторону, продолжая свой монолог.

— Хитрющие французы ни словом не обмолвились Генриху, что в свите их короля не будет ни одной женщины, которая посетила бы нас в этой… в этой тюрьме! Мне достанет смелости сбросить все сундуки с новыми платьями со стен замка — пусть рыбы их надевают! Тогда Генрих поймет, как для меня это важно, тогда ему станет стыдно.