Последняя картина Сары де Вос

Хелен Бёрч испекла на чей-то день рождения капкейки, а остатки принесла на работу в пластмассовом контейнере. Лаборатория выходит большими окнами на север, так что в них виден краешек залива за парком Домейн. Свет зыбкий, водянистый. Элли удивляет, что Хелен, которая занимается строгой наукой и детективными изысканиями, развела у себя такой беспорядок. Книги и папки лежат стопками без всякой системы, на полке краски и растворители с неразборчивыми рукописными этикетками; кисти и дешевые шариковые ручки только что не вываливаются из пластмассового стаканчика. Это напоминает Элли ее аспирантскую жизнь в Бруклине, пока она не уехала из душной квартирки и не выстроила свою жизнь заново. На подоконнике лежит выцветший экземпляр «Искусствоведения в лаборатории» Алана Берроуза – классическое руководство, которое Элли не перечитывала со времен учебы в Институте Курто в начале пятидесятых. На деревянной тележке, явно позаимствованной из библиотеки, лежат брошюры и видеокассеты по технике безопасности. Хелен не только главный реставратор-исследователь, но и уполномоченный по чрезвычайным ситуациям. Если взорвется бомба или кто-нибудь подожжет Азиатскую галерею, именно она будет выводить уцелевших в назначенное место сбора на автостоянке. В дальнем конце кабинета располагается дверь в лабораторию, где у Хелен стоят спектрометры, микроскопы и рентгеновские аппараты. Когда она просвечивает картину рентгеном, она вешает на дверь предупреждающую табличку и ставит в коридоре красный конус. Хранители ласково называют ее кабинет бомбоубежищем.

Элли смотрит, как Хелен облизывает с пальцев сахарную глазурь. На лбу у нее бинокулярная лупа, из-за которой она похожа на сварщика в белом халате. Под халатом – мохеровый свитер, волосы коротко подстрижены и выбриты над ушами. Капкейки явились для Элли полной неожиданностью. Ей казалось, если Хелен что и запекает, то лишь химикаты при высокой температуре.

– Точно не хотите? – спрашивает Хелен. – Вот у этого кефирная глазурь сверху и взбитые сливки внутри. Я их впрыскивала из кондитерского мешка. Вы же знаете, в эти целлюлитные бомбы положено закачивать как можно больше калорий. Мне теперь по меньшей мере неделю сидеть на строгой диете.

– Спасибо. Я плотно позавтракала.

– Чем?

– Что-что?

– Чем завтракали?

– Тостами и яичницей.

– Я не назвала бы это плотным завтраком. Когда мы жили в Ориндже, я готовила Киту, моему бывшему, полный завтрак: бекон, сосиски, яичница, жареные помидоры. Добрый старый деревенский завтрак. Теперь пусть этот козел сам себе готовит.

Элли не знает, куда девать глаза. Она сидит напротив Хелен за деревянным столом, заваленным большими конвертами и распечатками. Хелен то и дело поглядывает на экран, будто просматривает почту или любимый кулинарный сайт. Чтобы вернуть ее к делу, Элли говорит:

– Так у вас оказались все три картины де Вос сразу? Наверное, это облегчило исследования?

Хелен отвечает, глядя в компьютер:

– Да. Лейденские были под замком, пока Макс не вернулся из Китая. Тут привезли третью, и он велел хранителю отнести сюда все разом. Мне так только лучше. – Она вновь переводит взгляд на капкейки. – Это преступление против человечества. Похоронный звон по всем женщинам в менопаузе…

– У меня примерно полчаса, – говорит Элли чуть раздраженно, – а потом мне надо в университет.

– Да, конечно. Я увлеклась почтой. Вы получаете письма из Нигерии, от кронпринца или вождя в изгнании?

– Вообще-то, нет. Я пользуюсь только университетской почтой, и там все отсеивается.

– Наверное, ваши пересылают мне. Моя хотмейловская папка «Спам» от них лопается.

Хелен встает, последний раз облизывает пальцы и идет мыть руки над раковиной в углу кабинета – там же стоит аптечка и промышленная установка для промывания глаз. Хелен тщательно трет руки до запястья, словно хирург. Затем поворачивается к Элли:

– Что ж, давайте посмотрим на картины.

Она ведет Элли в нишу и щелкает несколькими выключателями. С шипением загораются люминесцентные лампы, вспыхивают отражатели на черных металлических стойках.

– Иногда я чувствую себя актером, выходящим на сцену. Или так, или я работаю в тостере, – говорит Хелен.

Три картины, по-прежнему в своих рамах, установлены на мольбертах. Элли подходит ближе, чтобы рассмотреть их в искусственном свете. Две «Опушки» стоят рядом, похоронная сцена – сбоку. Хелен смотрит в свои записи, Элли разглядывает инфракрасные и ультрафиолетовые снимки картины, прикнопленные к пробковой доске.

Хелен сует руку в карман халата.