Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями

В главе 27-й, как раз тогда, когда Маргарита откладывает дочитанный роман, наступает субботнее утро: «Но в это время, то есть на рассвете субботы, не спал целый этаж в одном из московских учреждений…» И все же, повторяясь и повторяясь, снова звучит вчерашняя пятница. На этот раз звучит суховато, с какою-то как бы даже постукивающей, протокольной интонацией (идет расследование событий):

«Собственно говоря, дело стало ясно уже со вчерашнего дня, пятницы, когда пришлось закрыть Варьете…» «После обеда в пятницу в квартире его (Аркадия Аполлоновича. — Л. Я.)… раздался звонок…» «Через час пришел ответ (к вечеру пятницы), что Римский обнаружен в номере четыреста двенадцатом гостиницы „Астория“…» «К вечеру же пятницы нашли и след Лиходеева». «Дверь Иванушкиной комнаты № 117-й отворилась под вечер пятницы…»

Постепенно вступает суббота, сперва тоже протокольно, в отчетах следователей: «Так дело тянулось до полуночи с пятницы на субботу, когда барон Майгель, одетый в вечернее платье и лакированные туфли, торжественно проследовал в квартиру № 50 в качестве гостя». И далее: «Так вот, как и было сказано, дело тянулось таким образом до субботнего рассвета». И наконец: «Так не прекращающимся ни на секунду следствием и ознаменовалось утро субботнего дня».

И — в другой тональности, значительно и важно, когда в квартире № 50 раздается голос Коровьева: «Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора».

Суббота мелькнет еще раз: «Проспав до субботнего заката, и мастер, и его подруга чувствовали себя совершенно окрепшими…», — и на закате Воланд покинет Москву, увлекая за собою уже потусторонних мастера и Маргариту… А потом прозвучит — один-единственный раз — тихое, скользящее мимо внимания упоминание воскресенья: «Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресение сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат».

Прозвучит знАком прощения Пилата… моментом окончательного решения судьбы мастера и Маргариты…

Обратите внимание на странное написание этого слова: в ночь на воскресение. Так в последнем сохранившемся тексте, в машинописи.

Е. С. сочла это опечаткой машинистки и выправила: в ночь на воскресенье. Готовя роман к печати и обнаружив эту букву и, я все же сохранила ее, хотя так и не решила до конца, что означает это слово у Булгакова: просто седьмой день недели? или то самое, что по-русски обозначает название этого дня?.. Предположить, что будь это опечатка, Булгаков непременно заметил бы ее и исправил? Увы, охваченный размышлениями о главном своем романе, о структуре романа в целом, он не погружался в мелкую корректорскую правку. У него просто не хватило на это времени. Поэтому мог не заметить… не обратить внимания… Наверно, все-таки воскресенье. Но решительно утверждать не могу…

Воскресенье проскальзывает глухо, в середине абзаца, в середине фразы. И чтобы вы не слишком застревали на нем, следующий далее «Эпилог» начинается с упоминания субботы: «Но все-таки, что же было дальше-то в Москве после того, как в субботний вечер на закате Воланд покинул столицу…» Оставляя намек на то, что в Москве собственно воскресения нет: инфернальная неделя — опрокинутое, зеркальное отражение Страстной недели — завершилась…

…Давно замечено, что в «евангельских» главах романа действие длится в течение одного дня. Точнее, одних суток — начинаясь с раннего утра, когда к Пилату приводят Иешуа Га-Ноцри, и заканчиваясь субботним рассветом: «Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат».

Действие «московских» глав романа как будто длиннее: от вечера среды до ночи на воскресенье. Стало быть, отрезки времени в главах «московских» и главах «евангельских» не равновелики, не так ли? И столь плотно перекликающиеся, столь важно связанные между собою оба повествовательных пласта в романе синхронны не вполне: начала событий в них не совпадают?

Не совпадают… Может быть, и я бы думала так, если бы не обратила внимание на прелюбопытнейшую вставку в 16-й главе, сделанную Булгаковым на одном из последних этапов работы.

В июне 1938 года он диктует роман на машинку. Делает на ходу поправки, значительные и не очень. И вдруг диктуется целый, даже цельный текст, полностью сложившийся в его голове и, стало быть, очень важный. «Позавчера днем…», — в отчаянии терзает себя воспоминаниями Левий Матвей в трагические часы на Лысой Горе… «Позавчера днем», следовательно в среду…

«Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа. Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину, а к вечеру собирались идти по холодку в Ершалаим. Но Иешуа почему-то заспешил, сказал, что у него в городе неотложное дело, и ушел около полудня один. <…>