Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями

Напомню, что в «Великом канцлере» главы «Золотое копье» нет; что, строго говоря, и романа такого — «Великий канцлер» — нет: В. И. Лосев так озаглавил вторую редакцию «романа о дьяволе», написанную Булгаковым в 1932–1934 годах. Отмечу, правда, что он не то чтобы сочинил — название «Великий канцлер» Лосев извлек из опробованных и жестко отброшенных Булгаковым вариантов. Булгаков отбросил — Лосев, хозяин булгаковского архива, подобрал и поставил на место. Как говорится, хозяин — барин. По тому же принципу озаглавил отдельные наброски в конце этой редакции, Булгаковым не озаглавленные, кое-где поправил булгаковский стиль и, поскольку «древних» глав во второй редакции не обнаружил, вставил главу «Золотое копье» из редакции третьей, несколько ее «улучшив» — на свой вкус, разумеется.

Зачем? Ну, как зачем? Кто же купит книгу с названием «Черновики романа. Вторая редакция»? Да еще и с пробелами на самом интересном месте?

На самом деле глава «Золотое копье» пишется осенью 1934 года — именно в это время Булгаков приступает к третьей редакции своего романа. У нее нет подзаголовка «Евангелие от Воланда» — этот подзаголовок Лосев извлек из другой, более ранней рукописи. И начинается глава не так, как у В. И. Лосева, проще начинается: «Шаркающей кавалерийской походкой в десять часов утра на балкон вышел шестой прокуратор Иудеи Понтий Пилат». (Свой вариант В. И. Лосев опять-таки не сочинил, а вставил, выдернув из другой рукописи.) И время здесь на протяжении всей главы отчетливо движется к полудню, хотя и не столь настойчиво, как в каноническом тексте. И заканчивается глава «Золотое копье» безвариантно: «И был полдень».

___________

Только во второй половине 1937 года Булгаков впервые приступает к полному тексту своего романа и стремительно, практически не останавливаясь, пишет его — тетрадь за тетрадью. В этой редакции — четвертой — глава написана полностью. Теперь она носит название «Понтий Пилат», но заканчивается по-прежнему: «Это было ровно в полдень», и следующая глава начинается соответственно: «— Это было ровно в полдень, многоуважаемый Иван Николаевич…»

На машинку (пятая редакция) Булгаков диктует окончание главы без особых изменений: «Это было около полудня». И только в редакции шестой, последней, в правке по машинописи — думаю, в конце правки по машинописи — писателю приходит мысль поменять время в главе «Понтий Пилат».

Он обращается к последним словам главы: «Это было около полудня». Чернилами — его рукою — зачеркивается слово полудня. Теми же чернилами — его рукою — дописывается: «десяти часов утра». Красный карандаш решительно подчеркивает дописанное и зачеркивает слово это. Тут же острый карандаш Елены Сергеевны вводит в слово было прописное Б: «Было около десяти часов утра». И в начале следующей главы слова около полудня выправляются на около десяти часов утра.

Провести до конца эту правку Е. С. даже не пыталась: такую работу никто, кроме автора, проделать не смог бы. В главе 16-й («Казнь») осталось: «…Кавалерийская ала, что пересекла путь прокуратора около полудня…». В главе 25-й («Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа») тоже: «В том самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседовали прокуратор и первосвященник…»

Пересчитывать время в практически законченном романе? Так ведь Булгаков жить собирался, а не умирать. Творческие идеи переполняли его…

…Главы в романе «Мастер и Маргарита» пронумерованы одна за другою, сквозной нумерацией, сквозь обе части. И время двумя потоками течет линейно, последовательно движется время, от главы к главе, современное — в главах «современных» и древнее — в «древних» главах.

Эти потоки даже не совпадают — они просвечивают один сквозь другой. И в конце концов, разделенные почти двумя тысячелетиями, странным образом соединяются. Рассвет субботы начинается у Пилата («Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат»). И Маргарита закрывает рукопись, потому что у нее наступило субботнее утро…

Мы уже видели, как писатель создает свои пространства, и похожие и не похожие на Москву или на древний Ершалаим, а в созданных им пространствах все согласовано прочно и без сбоев. И свое пространство времени он создает. В этом пространстве пренебрежен такой пустяк, как точный счет годов, но бесконечно важны повторяющиеся дни недели в их прочном следовании друг за другом — среда, четверг, пятница, в память Страстной пятницы, и непременно следующая за пятницей суббота, и намек на воскресение… Пространство времени, в котором Вальпургиева ночь совпадает с полнолунием и Страстная пятница становится кануном Вальпургиевой ночи… И для Пилата его бесконечно длящийся субботний день — двенадцать тысяч лун! — заканчивается в романе в эту самую ночь на воскресенье.