Последняя любовь Екатерины Великой

С восьми лет мальчик обучался в Лейпциге, по воле папаши его готовили к военной службе. Алексей радовал своей разумностью, легко учился, но не был крепок здоровьем и не имел никаких данных и наклонностей для управления государством, старший сын императрицы Павел мог не беспокоиться. Когда в двенадцать лет мальчик вернулся из-за рубежа, и мать, и его попечитель Бецкой были в ужасе от уровня полученного образования и воспитания. Ребенка немедленно зачислили в Сухопутный шляхетский корпус, руководить которым поручили все тому же Бецкому, а саму программу корпуса немедленно переписали… под надобности Алексея. С этого дня в России появилось деление на начальное, среднее и высшее образование. Щедрой рукой матушка-императрица отчисляла деньги на обучение воспитанников, но для Алексея Григорьевича (теперь он Бобринский) условия создавались особые. Его воспитателем назначен Де Рибас (тот самый, одесский!), для семьи которого при корпусе построена отдельная квартира, чтобы подопечный мальчик не чувствовал себя безродным. У него прекрасный конный выезд, еженедельные приемы во дворце, беседы с государыней… Конечно, он понимал, что все это значит, тем более был очень похож и на графа Орлова, и на саму Екатерину.

И вот этому молодому человеку исполнилось восемнадцать. Императрица сама сочинила для него герб, в который были включены части герба Орловых, наследственного Ангальт-Цербстского, дважды повторен российский двуглавый орел, пририсован бобер и изображена графская корона. Весьма многоговорящий герб!

Теперь предстояло придумать, что делать с молодым человеком. Еще год учебы, и он будет выпущен из корпуса. От девичьих зазывных взглядов мать его оберегала, как могла, но просто сделать плод своей любви адъютантом при том же Потемкине не могла. Что ему предстояло?

Чего мог бояться Павел Петрович, отправляемый почти насильно за границу? Екатерина была уже достаточно сильна, чтобы в полный голос объявить о своем материнстве и открыто признать права младшего сына. У нее хватило разума этого не делать, но кто мог за такое поручиться? Почти наверняка Павел Петрович опасался вернуться в Россию с новым наследником взамен него. Между старшим сыном и матерью пробежала очередная черная кошка. Ей бы объяснить, что угрозы для старшего сына младший не представляет, но разумная императрица почему-то этого не сделала. Неужели действительно собиралась сменить наследника?

В 1782 году Алексей Григорьевич Бобринский был выпущен поручиком в гвардию. К этому времени Екатерина уже придумала, куда девать младшего сына, тот отправился в сопровождении трех однокашников и профессора корпуса в годичное путешествие по России (возможный наследник должен знать свою страну?). Это путешествие плавно перетекло в трехгодичный вояж по загранице. Двадцатилетний Алексей Григорьевич, точно важная персона, знакомился с губернаторами, министрами и даже королями. Едва ли для кого-то было секретом настоящее предназначение молодого человека. Как тут не беспокоиться Павлу Петровичу? Но Екатерина умела «держать вид», соблюдая все правила конспирации и хорошего тона, и остальные занимались тем же. Европа вроде даже не подозревала о настоящих родителях Бобринского (кстати, графом он стал вопреки многим досужим измышлениям только после смерти матери волей признавшего его Павла Петровича!).

Старший сын смотрел Европу и показывал ей себя, младшему это еще предстояло. Что это, Екатерина словно предлагала Европе выбор? Если это так, то он не совпал с ее собственным, европейским монархам очень понравилась чета графов Северовых, а юного Бобринского она еще не ведала.

Сыновья учились, путешествуя, а мать занималась государственными делами и воспитывала внуков дома.

Мальчики хотя и переживали из-за отъезда родителей, но недолго, для детского ума всегда хватит занятий, тем более бабушка постаралась не оставлять их с тягостными мыслями.

Вообще Екатерина по примеру императрицы Елизаветы, которую в этом отношении немилосердно осуждала ранее, взялась за воспитание внуков сама, и столь основательно, что все диву давались. Одно могло порадовать – система ее воспитания совершенно отличалась от елизаветинской. У Павла Петровича и пеленки были собольи да бархатные, кутали младенца немилосердно, всякий день в комнатах печи пылали, даже когда на дворе жара стояла. Люльку-колыбельку в покоях императрицы держали, а вокруг мамок-нянек не протолкнуться, и каждая, чтобы усердие свое показать, так и норовила покачать да побаловать. Ребенка от результатов такого воспитания спасло только заложенное родителями здоровье, хотя и позже он много болел. Кормили дитятю от пуза и все сладким да приятным, утруждать себя ничем не позволяли. Зато и переход от бабского затворного воспитания к мужскому, хотя и тоже весьма мягкому, был для маленького Павла болезненным. Неизвестно, что бы из него выросло, если бы не смерть любимой бабушки.