Последняя любовь Хемингуэя

–Я сама, мама, еще не решила, что делать. Я его люблю и боюсь за него. Не будет ли ему плохо?

–Давай, подумаем, Ади…

Доре очень хотелось, чтобы Адриана в своей жизни встретила достойного человека. В это понятие она вкладывала свое содержание – богатого. Адриана красива и умна – без сомнения. Все это отмечают. Хемингуэй известен и богат – всем известно. Конечно, он был бы достойным партнером Адриане. Но Дору смущало в любви Адрианы два обстоятельства. Хемингуэй был уже четырежды женат, и немноговато ли ему жениться на Адриане в пятый раз. Что скажут окружающие? Церковь не одобряет свадебные метания прихожан. А Дора была ревностной католичкой, и ей хотелось, чтобы брак Адрианы был освящен церковью. А такое она может сделать только один раз. Правда, исключения и здесь бывают. И второе обстоятельство – возраст Хемингуэя. Выходить замуж за мужчину, годящегося в отцы, некрасиво со всех сторон. Но и здесь можно найти оправдания. Старой графине Иванчич и хотелось такого брака, и одновременно она колебалась. И свалились же на нее сразу же два предполагаемых брака – сына и дочери. А где взять на все денег? Но все-таки она была не против брака дочери с писателем. Но по закону.

Утром Хемингуэй не пошел на завтрак, а, схватив бутерброд, поднялся на Башню. Он решил приступить к новой книге. В эти дни декабря он закончил книгу о море, к которой не притрагивался с сорок седьмого года. Четыре года она продумывал концовку романа, и вот, наконец, он готов. Но с ним еще много работы и опубликует «Острова в океане» после его смерти – Мэри.

Он решительно подошел к машинке, стоящей на полке у стены. Печатал, как всегда, стоя, и его пальцы забегали по клавиатуре. Появилось первое предложение.

«Этот старик, рыбачивший в одиночку на своем челне в Гольфстриме, вот уже восемьдесят четыре дня возвращался домой с пустыми руками».

Почему восемьдесят четыре дня? Хемингуэй задумался. Двенадцать недель – критический срок в афро-кубинском культе лукумми. Их божество Очун, что-то типа святой девы в католичестве, за это время успевает нагрешить и вновь стать непорочным. Таков цикл обновления природы – размышлял Хемингуэй. Видимо, не зря этой деве нужно двенадцать недель для одной жизни – три лунных месяца. Потом наступает следующая жизнь. Не этап жизни, а именно новая жизнь. Это предельный срок для неудач моего героя. Он кубинец. У него свое течение времени, не зависящее от цивилизации, а подчиненное вечному движению Гольфстрима. Что ж, пусть неудачи преследуют его только восемьдесят четыре дня, а следом ему должно улыбнуться счастье. А оно улыбается тем, кто очень сильно желает найти его. Старик желает себе счастья.

Он вздрогнул от неожиданного появления в комнате другого человека. Как он не мог заметить, что вошла Адриана?

–Доброе утро, Папа. – Со смущенной улыбкой, приветствовала она его.

–Доброе утро, девочка. – Ответил Хемингуэй, целуя ее. – Я приступил к новой книге. Ты сказала своей матери о нашем решении? И что ответила она?

Адриана склонилась над печатной машинкой, читая текст, чтобы оттянуть время ответа. Но Хемингуэй повторил свой вопрос:

–Ты сказала графине о нашем решении?

–Да. Но она отнеслась прохладно к нашему решению.

–Почему?

–Тебе, Папа, больше нельзя венчаться в церкви. А для нее это очень важно. Без святого благословения она не даст разрешения на брак. И потом… – Адриана думала, как ей это сказать, чтобы не обидеть Хемингуэя. – Разница в возрасте ее смущает…

–Проклятая цивилизация! – Взорвался Хемингуэй, энергично размахивая руками, пробежал по комнате из угла в угол. – Дьявольские условности! Умные люди давно не верят вашему римскому папе! Они верят только в себя. – Он вдруг остановился, и устало опустился в кресло. – Мой возраст! – Вырвалось у него, как стон. – Я доказал себе, что все могу преодолеть, только со старостью мне не под силу справиться.

–Успокойся, Папа. Ты молод. – Адриана поправилась. – Для меня ты всегда молод.

–Рядом с тобой я тоже молод. Я сравниваю себя с тобой, и невольно в голову лезут воспоминания, что я делал в двадцать лет? Каким был? Все помню, даже как родился. Память осталась молодой, а мир постарел вместе со мной. Понимаешь, дочка, нет ничего страшнее для человека, чем сравнение себя с прошлым. И это сравнение не в пользу настоящего. Когда начинаешь вспоминать себя юным, знай, что ты уже старик.

–Папа! – Укоризненно произнесла Адриана. – Рядом с тобой я чувствую себя умной. Мне хочется сравниться с тобой по уму и опыту жизни, переболеть твоими болезнями, одерживать победы. Я хочу повториться в тебе. Поэтому нам с тобой, когда мы вдвоем, всегда одинаково лет. Я люблю тебя, какой ты есть! Даже больше!

–Спасибо, моя девочка на добром слове. Но, что мне сейчас делать? Как быть? Я хотел все сказать Мэри. Честно, чтобы она не считала меня подлецом. – И Хемингуэй почувствовал, что фальшивит. Определенность их отношений сейчас его пугала больше, чем неопределенность.