Последняя лошадь

– Да правда же! Там, в армии, и с выпивкой завязал, и с табаком. Нет, тянуло, конечно, что говорить. К тому же возможности были. Военный городок – вот он, за забором. Но как-то к Гильзе в таком виде приходить не хотелось… Далее всё закрутилось с новой силой. Аварию мне не простили. Об этом я тебе как-нибудь в следующий раз расскажу. О Гильзе хочу закончить… Прощались мы с ней… – Венька проглотил комок, поиграл кадыком, пожевал сжатыми губами… – Налей ещё чайку, – обратился он к Пашке. – Или просто воды. Пожалуйста…

Сделав несколько глотков, он с трудом настроился на финал своего рассказа.

– Она ничего не ела, нервничала. Наверное, чувствовала, что я уезжаю. Пришёл к ней в последний раз. Вещмешок на улице оставил. Китель с фуражкой снял, чтобы не волновать попусту. Куда там… Она положила мне голову на плечо, как мама на призывном. Стоит, вздыхает и губою своею: «Пак-пак, пак-пак…». Я этот её «пак-пак» потом во сне не раз слышал… Вот такая история про любовь к ближним своим и братьям нашим меньшим… Ладно, давай, поехал я… – Венька, не глядя в глаза, пожал руку Пашке и вышел из вагончика.

Глава пятьдесят вторая

– Привет, орлы-аланы! Когда в тёплые страны полетите, а то толпиться на конюшне уже сил нету!

Пашка, улыбаясь и чуть припадая на повреждённую ногу, подошёл к Таймуразу, Азамату и Ахмату. Он давно дружил с этими парнями из номера «Джигиты Северной Осетии». Их гастрольные пути-дороги часто пересекались. Это были знатные хохмачи и «гусары». Сейчас в их компании стоял и сдержано улыбался вечно серьёзный канатоходец Адам Виситаев. Они увлечённо о чём-то разговаривали, иногда заразительно смеялись. «Опять Азамат травит!» – подумал Пашка.

– Потерпи, дорогой! Будет и на твоей улице праздник! – Азамат протянул Пашке сигареты, тот отмахнулся. – Через четыре дня придёт коневозка, и пойдём на Курск. Там формируемся на Москву, а оттуда, даст господь – тада-татам-татам!.. – Азамат задрал голову, изобразил трубу, призывающую в поход, подытожил: – Может, куда-нибудь и в тёплые страны! Вот так-то, друг Пашка-Жара! Скоро будешь плакать и рыдать, нас, аланов, вспоминать!

– Ещё четыре дня! – Жара схватился за сердце. – Креста на вас нету, басурмане!

– Э-э! Рэзать будэм!.. – Таймураз театрально выпучил глаза, страшно ими завращал и якобы достал кинжал из ножен в обиде за «басурман».

– Безграмотный ты, Пашка-Жара! Мы, осетины, единственный народ на Северном Кавказе, который исповедует православие!

– Да ладно!..

– Вот тебе и ладно! Креста, говоришь, на нас нет? – Таймураз обратился к своим партнёрам – Пацаны, покажите!..

Под рубашками и майками на груди у каждого из них поблескивали крестики.

– А на тебе есть? А-а! То-то же!.. Мы, несмотря на вой ны и невзгоды, сохранили православие первозданным. Жара-Пашá! – Таймураз вернул ему «басурманина». – Ты не поверишь! Россия намного позже приняла христианство, чем мы!

– Да ладно! – повторился Пашка.

– Хлебом клянусь! В книгах можешь прочесть!

– Я слышал, что аланы – язычники! – Жара решил подлить масла в огонь. – К тому же некоторые из них иногда носят на груди и комсомольские значки…

– Ха! Есть и такое!.. Значки – они маленькие, а душа и вера человеческая огромные – какая чему помеха!.. А если серьёзно, то каждый год наши люди поднимаются в горы к родным дзаурам, чтобы зарезать барашка и вспомнить предков. Так они благодарят бога. В России принято ставить свечки, а мы режем барашков, что по сути одно и то же! Но в этот момент читаются молитвы не какому-то языческому божеству, а тому же самому Богу, которому молимся в Церкви. Ты скажешь, что в России нет отголосков язычества? Сколько угодно! У вас на Пасху заваливают могилы крашеными яичками, куличами и прочей едой, угощая духов своих предков. Да только ли это?.. Всё давно переплелось, дорогой наш Пашка- Жара-Пашá, исторически вытекло одно из другого. Похожести встретишь в любой религии. Люди они и есть люди!.. Мусульмане где-то на шестьсот лет младше христиан по религии. Иудеи старше всех со своим пятикнижием и Торой. В принципе, разницы никакой, лишь бы верили, лишь бы оставались людьми-человеками!..

– Действительно, никакой! Лишь бы конюшню скорее освободили!..

– Освободят, освободят! Когда я скажу! – подошёл Миркин. Он выпятил живот, принял начальственную позу и вклинился в беседу.