Последняя Мона Лиза

Вскоре после этого я узнал, что Аполлинер и Пикассо были арестованы. Я представлял себе этого высокомерного поэта и самодовольного Маленького Испанца, потеющих на допросе в полиции, и мне было приятно. И когда я услышал, что Тикола и директор Лувра уволены, я тоже получил удовольствие.

Шли дни. А я все ждал. Ждал вестей от Вальфьерно. Ждал начала следующей части плана.

36

Об этих событиях – аресте Пикассо и унижении Аполлинера – мне было известно. Я читал пространные описания того, как художник и поэт были задержаны, раздеты догола, неделю подвергались допросам, а потом преданы суду. Теперь я знал, что это была месть Винченцо.

Прервавшись на несколько секунд, я задумался о том, что уже узнал и что еще надеялся узнать из дневника. Украдкой бросив взгляд на его страницы, затем на Кьяру и Беатрис, я почувствовал, как пальцы едва ли не буквально зачесались, хотя я понимал, что шансов у меня нет. Тогда, может быть, попытаться пронести мобильник и сфотографировать оставшиеся страницы? Но куда его спрятать и как я смогу незаметно делать снимки?

Я взглянул на дальний конец стола, на тот стул, который привык считать местом Александры: оно пустовало. Я еще раз вспомнил последний вечер – как мы подшучивали друг над другом, ее улыбку, запах ее духов, манеру держаться, словно у танцовщицы – и неожиданное исчезновение из ресторана, похожее на бегство. Мне ее не хватало, но я не мог понять ее поведения. Может, это и к лучшему, что ее сейчас здесь нет, подумал я. Не нужны мне эти игры, они только отвлекают… Но я лгал себе. Я скучал по Александре и знал, что подпишусь на новые игры, если только представится такая возможность.

Задумавшись, я написал ее имя в своем блокноте и обвел его кружочком. Господи, что за подростковые страдания! Хорошо хоть не сердечком обвел! Я зачеркнул ее имя и вновь задумался: все-таки, почему она так внезапно ушла? Неужели настолько хорошо видела, что со мной творится, несмотря на все мое напускное спокойствие? А вдруг она больше уже не появится в библиотеке? Что, если я никогда ее больше не увижу?

Тут я вздохнул так громко, что двое ученых по другую сторону стола подняли на меня глаза. Я виновато улыбнулся и пожал плечами. Это было уже смешно. Позволив случайной знакомой так завладеть моими мыслями, я поставил себя в смешное положение. Но не сам ли я раньше этим занимался – ухаживал за женщинами, завлекал их, играл с ними, а затем, когда они попадались на удочку, исчезал? Может быть, это какая-то кармическая расплата? Я еще раз вздохнул. Близилось время закрытия библиотеки, к тому же я устал. Закрыв ноутбук, я сунул его в рюкзак вместе с карандашами и блокнотами.

Я наклонился над столом Кьяры, и та подняла глаза, улыбаясь и накручивая прядь волос на палец. Не видела ли она синьору Грин, спросил я, может быть, сегодня утром, до моего прихода?

– Нет, – Кьяра поджала губы и выпустила прядь из пальцев. – Я библиотекарь, а не полицейский.

Когда я шел коротким путем через монастырь и проулок, откуда-то сбоку, словно из-под земли вырос мужчина и окликнул меня.

– Эй, это я, Джон Смит, помнишь меня? В баре гостиницы, вечером…

Он выдохнул струю сигаретного дыма, как будто держал его в себе все это время.

Я искоса окинул его взглядом: все в тех же темных очках и в бейсбольной кепочке, надвинутой до самых бровей. Арт-дилеров я видывал очень разных, но он не подходил ни под одну из известных мне пород. И костюмчик не от Прада, и обувь простенькая. Я спросил, что он делает в этих местах.

– У меня была деловая встреча в паре кварталов отсюда, шел мимо, и тут смотрю – ты идешь. Надо же, как совпало…

Что совпадает, того не бывает, говаривал в таких случаях мой дядя Томми, бывший полицейский.

– Пропустим по рюмочке? – предложил Смит. – У тебя усталый вид. Утомился грызть гранит науки?

Разве я говорил ему, что занимаюсь научной работой?

– Быстренько промочим горло, опять там же, в кафе у твоей гостиницы?

Телосложения он был крепкого, не выпускал изо рта сигарету; поменять кепочку на шляпу – и вполне подойдет под описание брата Франческо.

Мы направились в кафе. Близился вечер. Смит на ходу что-то насвистывал, и это меня тоже раздражало. Мы нашли места в баре, и он спросил, что мне заказать, напомнив, что платит он. Когда я попросил «пеллегрино», он недовольно поморщился.

Себе он заказал пиво «перони» и долго веселился над сходством этого названия с моей фамилией, в шутку уверяя, что я, должно быть, наследник состояния итальянских пивоваров. От моего замечания, что фамилия и название пишутся по-разному, он отмахнулся, продолжая настаивать на своей шутке, которая ему казалась забавной, а мне глупой.