Последняя ночь

«Чего я боюсь? — думал я и сам себе отвечал: — Ничего не боюсь. Здесь волков нету, а если встретится, я ему…» За водокачкой послышались приглушённые голоса, и мне по-настоящему стало жутко. Я повернул назад было и столкнулся с Васькой. Он шёл за мной.

— Давай говорить, будто мы ничего не знаем, идём к тётке, — тихо подсказал Васька и весело заговорил — Сейчас придём домой. Тётя Варя нам лепёшек напечёт. Ох и наедимся мы! Правда?

— Ага! — крикнул я так громко, что Васька толкнул меня в бок.

— Тише!

Стал накрапывать дождь. Над заводом в чёрном небе сверкали огненные сабли молний.

Шурша босыми ногами по траве, мы двигались почти на ощупь.

Вдруг во тьме возле нас кто-то зашевелился, послышался не то сдавленный смех, не то хрипловатое пение. Потом я разобрал: кто-то негромко и гундосо бубнил себе под нос песенку:

Сама садик я садила,
Сама буду поливать…

Потом где-то рядом с нами раздались шаги, и грубый мужской голос спросил:

— Тимофей, ты куда махорку дел?

— В шинели махорка, — отозвался хрипатый.

Минуту было тихо, лишь шуршала трава, кто-то прошёл мимо, чуть не наступил мне на руку. И мы услышали приглушённый разговор двоих.

— У тебя тихо?

— Ничего не слыхать.

— Есаул посты не проверял?

— Нет ещё.

— Болтали вчера, будто в наступление пойдём.

— Когда?

— Не знаю.

— Так и так красным крышка.

— Бабушка надвое сказала…

— Ну, вот ещё… Знаешь, какая войска собралась у нас. Да ещё, сказывают, аглицкие танки придут, а это вон какая машина: на хату наедет — и дочиста развалит, до хундамента. Была хата и нету…

Мне было так страшно, что я готов был подхватиться и броситься наутёк. Васька точно почувствовал мой страх и больно сжал мне локоть. Мы лежали не дыша. Подождав минутку, когда шаги удалились, Васька потянул меня за подол рубахи, и мы поползли.

Тишина была такой напряжённой, точно всё, что было в степи, прислушивалось к нам.

И тогда неожиданно, как гром, прогремел над нами голос, до крайности испуганный и нас испугавший:

— Стой, кто здесь?

Мы вросли в землю, замерли от страха.

— Подымайся, иначе стрелять буду!

Я увидел над собой лохматую казачью папаху с белой кокардой.

Васька поднялся. Встал и я.

— Это мы, — виновато и тихо сказал Васька, — мы братья…

— Кто такие? Пропуск! — грозно крикнул часовой, и тотчас в стороне послышались чьи-то лёгкие торопливые шаги.

— Куров, кто там?

— Пацаны, ваше благородие…

— Какие пацаны, откуда?

К нам бесшумно подошёл офицер. В темноте я узнал Кольку фон Граффа, того самого, что приходил к нам в землянку и бил плетью по лицу Анисима Ивановича. Ужас овладел мной.

— Мы к тёте Варе на рудник, — бормотал Васька, притворяясь испуганным и несчастным. — Она больная лежит. Мы ей милостыню собирали.

— Какая тётя Варя? — крикнул офицер и велел солдату обыскать нас.

Казак взял у Васьки суму, грубо сорвав её с плеча, й принялся шарить в ней, разламывал куски макухи, нюхал её, осматривал каждый кусок.

— Куда идёте? — спросил офицер.

— Я же говорю — на рудник к тёте Варе. Мы братья-сироты, — объяснял Васька, и голос его звучал виновато и жалобно.

— А вы знаете, что здесь позиция белой армии и ходить нельзя?

— Нет, не знаем, — ответил Васька.

Солдат выпрямился и доложил есаулу:

— В сумке макуха, ваше благородие… Больше ничего.

Есаул что-то достал из кармана, щёлкнул, и яркий свет ослепил меня.

— Стоп, стоп… — торопливо проговорил фон Графф, присматриваясь к Ваське. — Ну-ка, глянь сюда! — Офицер выпрямился. — Тэк-с, братья-сироты, значит, к тёте Варе идёте… А не врёшь, скотина? Я тебя где-то видел…

— Тётя совсем больная, — твердил Васька бедным голосом. — Мы ей макухи насобирали и несём…

В эту минуту позади нас негромко звякнули шпоры и кто-то другой подошёл к нам.

— Что здесь происходит, господин есаул? — услышал я до того знакомый и такой неприятно-резкий голос, что мне стало жутко.

Фон Графф осветил фонариком подошедшего, и сердце моё оборвалось: перед нами стоял офицерик, и это был Генька Шатохин, старый наш знакомый, битый Васькой кадет. Он и сейчас выглядел картинно: белые перчатки, с одного боку сабля в ножнах, с другого — наган в кобуре.

— Говорят, что к тёте Варе идут, — объяснил фон Графф. — Да уж больно подозрительны.

Генька шагнул к Ваське и рывком поднял его лицо за подбородок. И. едва он это сделал, как тут же в испуге забормотал:

— Господин есаул! Клянусь честью… Это красные…

Кадет не успел досказать, Васька ударил его головой в живот, и он поскользнулся.

— Тикай! — крикнул мне Васька и метнулся в темноту.

Есаул схватил меня за рубаху, но я вырвался.

— Огонь! — закричал он. — Стреляйте! — И почти тотчас позади грянул выстрел.

У меня похолодела спина. Я бежал за Васькой, перепрыгнул через какой-то ров, упал, снова поднялся. В это время за спиной хлёстко прозвучал второй выстрел, третий. Пули свистели над головой, а я всё бежал, не видя, куда бегу и где Васька. Почему-то я слышал, как звенели в моём кармане пустые гильзы от патронов.