Последняя ночь моей убогой жизни

Во-первых, на нём была белая рубашка, расстёгнутая на несколько первых пуговиц, а также чёрный пиджак и брюки того же цвета, спускавшиеся к обутым в классические туфли ногам. Борода и волосы Хэнка стали значительно короче и аккуратнее, и теперь его образ больше напоминал Джона Уика, нежели чем переодетого в клоуна Христа. Видную часть его груди и рук покрывали татуировки, которые были не картинками или надписями, а чем-то более абстрактным. Будто кто-то быстрыми движениями полил бумагу чернилами. Лицо Хэнка ничего не выражало и его покрывали шрамы – особенно заметный начинался на лбу и спускался вертикально, проходя через левый глаз Хэнка. Он выглядел угрюмым, мрачным и до жути серьёзным.

– Круто, – голос Хабиля хоть и звучал довольно тихо, но всё же сумел пробудить всех нас от ступора, в который мы впали от происходящего.

Хэнк глядел на Софию в упор.

– Ты знала, что так будет, – даже голос парня казался ниже и строже. – Три голоса никогда не имели значения.

– Два гораздо осмысленнее, – кивая, согласилась София, у которой было такое лицо, будто её ребёнок как-то провинился в школе и теперь ей приходилось выслушивать жалобы учителей. – Сердце и разум… – подняв взгляд, начала перечислять она.

– …логика и чувства… – продолжил за ней Хэнк, уголок рта которого искривился в ухмылке.

– …Инь-Янь…

– …чёрное и белое…

– …свет…

– …и тьма…

– …надежда…

– …и смерть… – мрачно закончил Хэнк.

– Значит, это и есть твой план? – подняла брови София, словно её абсолютно не удивило то, что только что случилось. – Просто убить меня?

– Не думаю, что это мой план, – ответил ей Хэнк, пожав плечами. – Ни один человек ни физически, ни духовно не способен быть третьим противоречием, потому что ни один обычный человек не может ничего не желать, – пояснил он, говоря так, будто его отвращало то, что ему приходилось объяснять такую простую истину. – Наш исходный код – всегда желать большего и этот паршивый код неотъемлемо связан с нашим природным желанием выживать или… что больше подходит для современности – продолжать жить. Всё, что мы делаем в наших жизнях, мы делаем для того, чтобы улучшить свою жизнь, сделать её удобнее, проще, легче. Однако отними у человека желание жить, и он перестанет желать чего-либо вообще! В этом и заключался план Дамбл Дора, который, как я теперь понимаю, не зря пришёл к нам именно в этом облике. Это была небольшая подсказка, взятая из знакомой нам истории, намекающая, что Малику придётся убить частичку себя, чтобы стать третьим противоречием и победить ЛаФлёра. Ведь кто ещё способен совершить нечто подобное? Он разделил нас не для того, чтобы тебе было проще, Малик, а для того, чтобы ты сумел выполнить данное им задание.

– Но почему он ничего не сказал? – спросила София.

– А ты бы согласилась? – немедля ответил Хэнк. – Тогда твоя надежда на лучшую жизнь горела в нас гораздо ярче, чем сейчас и даже если бы я решился на это ещё в начале ночи, мне бы всё равно не удалось пересилить тебя. Поначалу я и сам не хотел этого. Но хочу теперь. И сейчас ты достаточно ослабла, чтобы не суметь помешать мне, – последние слова Хэнка прозвучали особенно по-злодейски.

– То есть… то есть… – запиналась София. – Это как с теми русскими? Дамбл Дор попросту рассчитал, что в финале, после всего пережитого нами за ночь, я стану слабее, а ты поймёшь, что должен убить меня, став третьим противоречием и таким образом победишь ЛаФлёра?

– Да, Софи. Так и есть, – ответил ей я.

– Но почему ты так отчаянно желаешь смерти? – она повернулась ко мне.

– Просто… – я не знал, что сказать, но слова пришли ко мне из ниоткуда. – …просто это место действительно того не стоит, – ответил я с поникшим видом. – Жизнь – ужасно трудная штука, Софи. Все умирают и, что ещё хуже… люди осознают свою смертность, тщетность своих попыток выжить, но… знаешь… думаю, самое мерзкое в жизни даже не это, а то, что пока мы доходим до этой конечной инстанции, нам приходится переживать столько боли и различных мучений на своём пути, что…

– Заткнись, Малик! – раздражённо перебила меня София. – Что ты можешь об этом знать? В твоей жизни не происходило ничего даже приблизительно настолько плохого, чтобы тебе хотелось покончить с собой. Людей сажали в концлагеря, твою мать, и они всё равно хотели жить. А ты… ты просто слабак, который предпочитает сдаться внутренней тьме, нежели чем сражаться с ней.

– То, что кто-то страдает хуже не преуменьшает моей боли! – крикнул в ответ я.

София подошла ко мне вплотную и сильно толкнула.

– Ты хотел быть героем?! – она не кричала, но говорила довольно громко. – Так вот, герои не сдаются. Они продолжают бороться. Во что бы то ни стало.

Какое-то время я молчал, думая над её словами, но вскоре поднял взгляд и посмотрел ей прямо в глаза, в очередной раз за ночь, поражаясь тому, как поразительно они были схожи с моими собственными.

– Я не герой, София. Не герой и всё. Я никогда им не был и никогда не буду. Просто смирись с этим и дай мне сделать то, что я хочу.

– Чёрта с два.