Последняя охота

Он воображал семью, готовую пожертвовать одним из наследников во исполнение договора с дьяволом. Он воображал Черных стрелков – тех, которые появились в семнадцатом веке, а может, раньше. Он воображал графа Зароффа, охотившегося на людей. Он воображал…

Ньеман сосредоточился на дороге. Над лесом простиралось небо немыслимой серой гаммы – железное, стальное, «нержавеечное». Солнце подсвечивало его из-за завесы облаков, и оно сверкало тысячами блесток.

Ему вдруг стало зябко. Он вспомнил, как бежал вниз по долине за домом бабушки с дедушкой. Реглис наступал ему на пятки, сердце билось в такт грозовым раскатам…

Ньеману пришлось предъявить беджик новым охранникам, и только после этого его пропустили на подъездную дорогу, ведущую к вилле Лауры. Он увидел двор, дом-аквариум, газоны… Святилище. Серые камни напоминали гравий кладбищенских аллей, а строгие линии здания делали его похожим на мавзолей. Сыщик вспомнил ужин с двумя братьями-дебилами, мертвое тело на опавшей листве и голову с дубовой веточкой в зубах, пристроенную рядом с трупом…

Внедорожник Лауры на парковке – уже хорошо.

Он позвонил, ожидая, что она сама откроет дверь, но на пороге возник слуга и, шамкая, сообщил на приблизительном английском, что «госпожа графиня отсутствует». Ньеман прижал беднягу к двери и мгновенно услышал уточнение: «Лаура фон Гейерсберг отправилась помолиться в часовню, стоящую в глубине парка».

Миновав опушку, сыщик пошел по тропинке, петлявшей между елями. Его окутал аромат коры и листьев, смолой пахло так сильно, как будто рядом была делянка свежесрубленных деревьев. Он представлял, как сок стекает на мох и папоротники, оставляя на листьях крошки стружки. Сквозь ветки проглядывало глухое, замкнутое на себя небо, удерживающее запахи под гигантским ржавым куполом.

Воздух был пропитан росой, и Ньеман чувствовал себя вымокшим изнутри и как губка впитывал дыхание окружающего мира. Он поднял воротник, сунул руки в карманы и начал тревожно озираться по сторонам. Черные стволы обернулись мраморными столбами, подлесок ощерился гранитными иглами. Ньеман поежился. Не от холода – от страха. И в этот момент понял, что шагает по дороге рёткенов, и оказался в окружении чудовищ с горячим смрадным дыханием. Кровавый пес бежал рядом, неуловимый, но вездесущий, как прозрачный иней.

Застреленный пес и вся остальная стая пробрались в него, чтобы выесть мозг и вырвать внутренности. Он прибавил ходу, задыхаясь от страха. Реглис не отставал.

Его спасла церковь. Не каменное строение, а ставкирка, один из тех деревянных, каркасных храмов, которых много было в средневековой Норвегии, а сейчас осталось всего двадцать восемь.

Казалось, здание строили из гигантского детского конструктора «KAPLA»[37] – оно состояло из нескольких ярусов-церквей, уменьшающихся кверху. Венчала все колокольня в форме тонко заостренного карандаша.

Ньеману всегда хотелось устроить себе путешествие, чтобы увидеть такие достопримечательности. «Ну что же, лучше поздно, чем никогда, любуйся на здоровье…» Дыхание успокоилось, в голове прояснилось, и он медленно подошел ближе. В узких окнах мерцали свечи.

Дверь оказалась не заперта. Он толкнул створку, ожидая услышать скрип, но она отворилась бесшумно. В ноздри ударил запах сосновой хвои, дурманя мозг. Пол, потолок, стены – все было белым и чистым, как свежеструганое дерево.

Еще несколько шагов.

Деревянные скамьи прочерчивали пространство, заставляя думать о простой и суровой лютеранской вере. Коленопреклоненные души, горделивые сердца… В глубине, слева от алтаря, стояла подставка с зажженными свечами, чей свет окрашивал каждую деталь обстановки в медовый цвет. Ньеман ощущал тонкое противоречие, тайный разлад между деревом и пламенем. Стоит упасть одной свече, и все превратится в пепел…

Лаура стояла на коленях справа от алтаря, напоминая женщину у ручья, подставившую кувшин под живительную струю, дар земли. Лаура молилась, в этом не могло быть сомнений, и сыщику показалось, что он подглядывает за зверем в его логове.

Скрипнувшая половица нарушила очарование момента. Лаура обернулась, застигнутая врасплох. И Ньеман прочел на ее лице удивление, враждебность и невыразимое словами огорчение.

Все, кроме удовольствия от встречи с ним.

Она встала, и ее высокий силуэт выплыл из тени, в очередной раз напомнив сыщику образ дикого животного. Возможно, оленихи или косули, стройной, с золотистой шкурой, одной из тех, кого графиня хладнокровно убивала из своего винчестера самодельными пулями.

Женщина шла по центральному проходу, и ее глаза сверкали в темноте, как две свечи. Хозяйка Стеклянного Дома пришла помолиться, но французский легавый в дурацких, как у водолаза, ботинках нарушил таинство момента.

– Знаете, майор, поиск убийц – важное дело, – произнесла она скрипучим голосом. – Но и мертвых нужно уважать.

44

Ньеман не собирался просить прощения.

– Уважение начинается с искренности, Лаура. Прекратите лгать нам, иначе станете подозреваемой номер один.

Слезы на глазах женщины мгновенно высохли, как будто в часовню ворвался ветер.

– Думайте, что говорите, майор!