Последняя патриотическая

Карабах в боевом настроении объяснил как-то суть звания казака: «Казак умеет три вещи: воевать, водку жрать и баб драть! Умеешь – казак! Не умеешь – говно между пальцами!»

– Ему же не для души, – показываю я на Семена. – Ему надо пить и нагайкой не получать. Казаку по совести – нагайка за пьянку во весь хребет, а он вроде и пьян, и в папахе, а отлупить не за что: не казак.

– Не вовремя я пришел, – показывает Семен на меня.

– А пьешь почему?

– Да дома проблемы. И денег нет, и заработать некому, кроме меня…

– Чего ехал-то? – уже о серьезном Японец.

– Помочь здесь хотел.

Семен попил еще пару дней и вот снялся с якоря, погреб в сторону дома. Помог он республике? Да кто ж теперь знает.

Шайтан. Тоже собрался в казаки.

– Ты-то куда, сынок? – не уговаривает, не отговаривает Орда.

– Я раньше тоже в одном православном собрании состоял, там научили, что за веру и жизнь можно отдать, – сам не знает, что это было, Шайтан. – И казачество тоже ведь православие, – понадобилась ему вдруг папаха.

– А! – сразу в точку Орда. – Был в секте самоубийц, теперь решил из секты в казаки вступить. В новую секту.

– Здесь я остаться решил. Домой не поеду. Пусть укропы убьют, – зло отрезал Шайтан.

– А хрен тебе, не укропы! Тебя твои же казачки шлепнут, – тоже злой пророчит Орда. разглядевший здесь пропасть между казаком и казачеством. – А ты почему не вступаешь? – поворачивает он ко мне свою белую голову.

– Да какой из меня казак?… – не собираюсь я тут фальшивить.

Мы сидим с ним вдвоем, со старым Ордой, в холодной его комнате, где бумагой заклеены окна. Сидим на цветных одеялах кроватей, и он смолит десятую сигарету в желтых зубах. Всё потерялось для нас в этой войне.

– Ну что, замполит, кончилась твоя разведка? – показывает на пустые литровые банки за тумбочкой Ивы Орда. – Куда нам теперь-то идти?

Я на неделе ходил в милицию – спрашивать место. Себе и ему. Небось пригодимся здесь со ста – рым опытом. Да вот отказали: приказ министра МВД – до Нового года закончен набор.

– Знаешь, что понял я? – Кончается жизнь, а он не нашел себе берега, лютый старик. – Что мы не нужны здесь. Они думают, что справятся здесь без нас, все эти Северы, все Сочи и Родники, другие князья… Все их отряды, все эти банды. Я же не о войне, Ангара. О том, что будет потом. Они ведь не могут ничего здесь построить. Они двадцать три года только грабили друг друга, только разворовывали страну. Они ничего здесь не создали. Ни Киев, ни Львов, ни Донецк. Смотри, какое здесь старое, какое здесь нищее… Куда им в Россию? Им нужно сначала в голове повернуть. Они же отстали от нас лет на двадцать. И в плане цивилизации, и в плане интеллекта. Здесь девяностые никогда не кончались. У них смысл жизни – украсть. Это хохлы, Ангара. Это менталитет их. Они оттого и начали эту драку, что делят последнее, а больше не будет. Ты видел их города? Их ветры шатают! У нас иные деревни богаче построены.

Я спрашивал здесь: «Кто у вас был лучший из президентов?» Почти все: «Янукович». «Почему он?» Ответ потрясающий: «А он прямо нам говорил: „Я не только сам ворую, я и другим воровать даю“». Но ведь когда-нибудь кончится то, что воруешь! А мне снова, как в глаз: «Нам хватит еще!» «А дети ваши как будут жить?» Тут уж на мгновение задумаются, а потом в ту же колею: «Небось и им трошки останутся. Всё же не украдем.»

Куда с ними дальше идти? Помнишь кафе «Шоколадка» в Макеевке? Сочи, Алик и вся их компания. Что они за столом там сидели, рядили-делили? Киев хотели грабить. Кому что достанется. Бойцы за Новороссию в бой пойдут и в поле до Киева лягут, а им вся столица на золотом блюдце перепадет. Ты для этого сюда ехал?

– Нет, – и сам я всё вижу.

– Мы из России всё по-другому здесь видели, – обидно говорит, как развелись тут сон с явью, Орда. – Я ехал помочь. Ты ехал помочь. А что мы услышали? «Мы сами всё знаем. Мы сами умеем»… А может, мы просто пришли не туда? Просто не в тот отряд? Не верю. Я бывший военный, я офицер, говорю им у карты: так нужно и так! А мне, ты же знаешь: «Мы на Грабском воевали. Мы сами умеем.» А если я свои «Грабские» в жизни стану считать?…

– Я слышал поговорку в отряде: «Слышь, говно?! Ты на Грабском был? Я не был».

– От кого слышал?

– Сначала от россиян. А после от всех остальных.

Но кончился день, и снова дымится багровое небо. И снова грохочет Аэропорт. Откуда, сорвав на луну голоса, с обледеневших лафетов на город тявкают пушки. Оттуда, где встала армия Зла, несут сюда ветры дурную чуму. Летят на город снаряды, и нет в окнах стекол, и нет в домах света, и нет воды. Как нет уже многих домов.

Но есть еще город. И ходит по городу вечер, развешивая на окнах красные занавески. Нет в домах света, и, как фонари, светят на улицах мины и бомбы. Нет в трубах воды – живые нальют себе водки, а мертвые напьются из Леты.

Когда-нибудь и мы будем стоять у развалин Донецка, как раньше стояли у могилы Грозного. Это всего лишь будущий Грозный – Донецк. Это всего лишь повтор истрепанной киноленты. В том же холодном зале, через несколько долгих лет.